проходили в ночное время. Но не всегда. Бывали встречи, которые требовали дневного света, когда молодые перенимали у других, более опытных, хитрости искусства ведения новой и странной войны. Нож, веревка, цепь, крюк. Они даже имя себе придумали: partigiani.

Партизаны. Слово, которое переходило из языка в язык.

«Итальянские игры», – думал Савароне. «Итальянские игры» – так называл эти занятия его сын с презрительной усмешкой самовлюбленного аристократа, который всерьез относился лишь к собственным удовольствиям… Хотя надо быть справедливым: Витторио серьезно относился и к делам предприятий Фонтини-Кристи – настолько, насколько потребности коммерции сообразовывались с его собственными планами. А он их сообразовывал. Он использовал все свое финансовое могущество, весь опыт – опыт, нажитый рядом с отцом, – с хладнокровной, безжалостной решительностью.

Зазвонил телефон. У Савароне возникло искушение поднять трубку, но он не стал этого делать. Это же кабинет его сына, и телефон его. Вместо этого он встал с ужасного кресла и подошел к двери. Открыл. Секретарша повторила имя:

– Синьор Теска?

Савароне прервал ее:

– Это Альфреде Теска?

Девушка кивнула.

– Пусть не вешает трубку. Я сейчас с ним поговорю.

Савароне поспешно подошел к письменному столу и взял телефонную трубку. Альфреде Теска был десятником на одной из фабрик. И еще он был partigiano.

– Это Фонтини-Кристи, – сказал Савароне.

– Хозяин? Хорошо, что это вы. Это чистая линия, мы проверяем ее каждый день.

– Никаких перемен. Все только усугубляется.

– Да, хозяин. Срочное дело. Прибыл человек из Рима. Он должен встретиться с кем-нибудь из вашей семьи.

– Где?

– В доме на Олоне.

– Когда?

– Чем скорее, тем лучше.

Савароне взглянул на пальто и шляпу.

– Теска, помнишь два года назад встречу на квартире около собора?

– Да, хозяин. Скоро шесть. Я буду вас ждать.

Савароне положил трубку и взял пальто и шляпу. Он оделся и посмотрел на часы. Без четверти шесть. Надо подождать несколько минут. Пройти через двор к заводу – недалеко. Надо подгадать так, чтобы войти в здание, смешавшись с толпой, когда дневная смена будет уходить, а ночная придет на работу.

Его сын вовсю эксплуатировал военную машину дуче. Компания «Фонтини-Кристи» работала круглосуточно. Когда отец укорил сына за это, тот ответил:

– Мы же не вооружение выпускаем. У нас для этого нет оборудования. А конверсия слишком дорого стоит. Мы работаем только ради собственной прибыли, отец.

Его сын. У самого талантливого из них оказалось пустое сердце.

Взгляд Савароне упал на фотографию в серебряной рамке. То, что она стоит здесь, на столе Витторио, уже было жестокой шуткой над самим собой. Фотография запечатлела лицо женщины, красивой по общепринятым понятиям. Испорченная девочка, превратившаяся в испорченную женщину. Она была женой Витторио. Десять лет назад.

Брак оказался неудачным. Скорее это был деловой альянс между двумя чрезвычайно богатыми семьями. Жена не способствовала укреплению этого союза: она была капризная, своевольная девица, чьи взгляды на жизнь определялись ее состоянием.

Она погибла в автокатастрофе неподалеку от Монте-Карло ранним утром, когда закрылись все казино. Витторио никогда не вспоминал об этом. Его тогда не было с ней. С ней был другой.

Его сын прожил четыре суматошных, несчастливых года с женой, которую терпеть не мог, и тем не менее ее фотография стоит у него на столе. Даже десять лет спустя. Савароне как-то спросил у него: почему?

– Роль вдовца придает некую респектабельность моему образу жизни…

Без семи минут шесть. Пора. Савароне вышел из кабинета и обратился к секретарше:

– Пожалуйста, позвоните на проходную и попросите шофера подогнать мою машину к западному входу. Передайте ему, что у меня встреча в соборе.

– Слушаюсь, синьор… Вы не хотите оставить номер телефона, по которому с вами может связаться сын?

– Кампо-ди-Фьори. Но полагаю, когда он соберется мне позвонить, я уже буду спать.

Савароне воспользовался личным лифтом сына, спустился на первый этаж и вышел через служебный выход на заводской двор. Ярдах в тридцати от него стоял лимузин с гербом Фонтини-Кристи на передней двери. Он обменялся с шофером взглядами. Тот чуть заметно кивнул: он знал, что делать. Он был partigiano.

Савароне пересек двор, чувствуя на себе взгляды. Хорошо, что его заметили, – точно так же было и два года назад, когда агенты тайной полиции дуче следили за каждым его шагом, пытаясь напасть на след антифашистской ячейки. Заголосили заводские гудки. Кончилась дневная смена – через несколько секунд двор и все коридоры будут полны людей. У западных ворот уже толпились рабочие: ночная смена должна занять места в шесть пятнадцать.

Он поднялся по ступенькам на крыльцо главного входа и попал в шумную толчею коридора, успев в суматохе снять пальто и шляпу. Теска стоял у стены, рядом с дверью в гардероб. Он был высок и худощав, чем-то похож на Савароне. Теска взял у Савароне пальто и шляпу и помог ему надеть свой короткий потрепанный дождевик с газетой в кармане. Потом передал Савароне большую матерчатую кепку. Обмен в толпе совершился безмолвно, в мгновение ока. Савароне помог Теске надеть верблюжье пальто: хозяин отметил про себя, что, как и два года назад, рабочий неуютно чувствовал себя в чистой дорогой одежде. Теска слился с людским потоком и двинулся к выходу. Савароне шел на небольшом расстоянии, а затем остановился у то и дело открывающихся дверей, сделав вид, что читает газету.

Он увидел то, что хотел увидеть. Пальто из верблюжьей шерсти и тирольская фетровая шляпа резко выделялись среди поношенных кожаных пиджаков и потертых рабочих курток. Двое мужчин, стоявших чуть в стороне от дверей, кивнули друг другу и начали наблюдение, стараясь не потерять в толпе преследуемого. Савароне смешался с толпой рабочих и оказался у двери как раз вовремя: он увидел, как закрылась дверь лимузина Фонтини-Кристи и огромный автомобиль плавно выехал на виа ди Семпионе. Оба преследователя стояли на тротуаре. Подъехал серый «Фиат», они вскочили в него.

«Фиат» рванулся за лимузином. Савароне зашагал к северным воротам и, выйдя с территории завода, устремился к автобусной остановке.