Мужчина, продвигавшийся по трамваю к выходу, едва задел девушку за руку, как она вскрикнула, дернулась в сторону.
— Чего это она у тебя? — спросила тетка.
— Порезалась, — буркнул Саня. — Где твоя третья остановка-то? Вон уж четвертая.
— А нам на следующей как раз, — запела женщина. — Там и метро рядом. Не место — золото.
Дверь за хозяйкой захлопнулась. Саня еще раз обошел огромную квартиру.
На кухне воняло какой-то вековой запущенностью. Ржавая раковина. Дощатый щелястый пол. Коридор с обшарпанными обоями и прямо-таки корабельными канатами проводки. Тусклая голая лампочка и прилепленный под нею телефон. Ванной нет.
— А и зачем вам ванная? — пела тетка, показывая жилье. — Здесь баня рядом. А летом все равно горячую воду отключают.
Конечно, зачем им ванная? А взяла, стерва, как за отдельную квартиру со всеми удобствами. Впрочем, кто его знает, сколько здесь отдельные хаты стоят?
Саня дошел до последней, метров в двенадцать, комнатки. На раздолбанной тахте, служившей, судя по всему, брачным ложем не одному десятку странников, свернувшись калачиком, лежала Лелька.
— Ну что, старуха, как ты?
— Знобит меня, Санечка, — слабым голосом откликнулась подружка.
— Это тебя продуло в поезде. Ништяк. Пробьемся. Давай-ка башли подсчитаем.
Саня извлек наличность. После покупки билетов в Питер и расчета с хозяйкой комнаты толстенькая пачка, заработанная на пороках староподольского юношества, изрядно похудела.
— Соломки тоже с гулькин хрен осталось, — изящным слогом констатировал Саня. — Вот что. Мне придется в Николаев смотаться. За сырьем. Это мне на билеты и там на жизнь. — Он отложил несколько бумажек в сторону.
— Ты же, наверное, в розыске, Саня. Как ты поедешь?
— Ништяк. У нас полстраны в розыске. Так. Еще две сотни. Это тебе на жизнь. Недельку перебьешся. Я вернусь, будем ширево пристраивать. Ты бы пока по рынкам здешним прогулялась, присмотрелась. Наверняка точки есть.
— Ага, — слабым голосом отозвалась Лелька.
— Ну чего ты раскисла, старуха? Знаешь что, давай в баньку сходим. С дороги — самое то. Говорю же, тебя просквозило в поезде. Пропаришься — будешь как новая. Потом ширево сбодяжим. У нас с тобой теперь кухня отдельная…
Лелька тихо заплакала.
— Чего ты ревешь? — рассвирепел вдруг Саня. — Чего теперь реветь-то?
Что есть, то и есть. Со СПИДом тоже живут, не сразу помирают. Может, от наркоты раньше загнемся. Хватит, не вой, убью!
Лелька уткнулась в подушку, давясь рыданиями.
— А ты чего хотела? Думала, так все, ля-ля? Я тебя, что ли, на иглу посадил? Сама села, еще до меня. А теперь воешь. Заткнись, самому тошно!
Саня схватил стоявший на столе керамический кувшинчик, швырнул его об пол.
— Ладно, Саня, пойдем в баню, — всхлипнула Лелька, отрываясь от подушки.
Саня остервенело топтал черепки.
Глава 24
НЕ ЩАДЯ ЖИВОТА СВОЕГО
Приемная депутата законодательного собрания Санкт-Петербурга Дмитрия Валентиновича Огибина состояла из двух помещений: собственно приемной, где в обществе компьютера, факса и ксерокса царствовала секретарь депутата Лидочка, и обширного депутатского кабинета. В настоящий момент депутат был занят, о чем секретарь оповещала всех страждущих попасть на прием. Скопилась очередь.
— Позвольте, но у Дмитрия Валентиновича сегодня приемный день. Он обязан работать с населением! — воскликнула нервная старушка.
— Дмитрий Валентинович занят делами чрезвычайной важности, — подняв на старушку тяжелый взгляд, медленно проговорила Лидочка. — Приехали из Государственной думы. Визит внезапный. Дмитрий Валентинович узнал о нем лишь сегодня утром. Вы понимаете?
— Да… — проблеяла старушка.
В ее понимании дела чрезвычайной важности означали государственный переворот, которых ровесница века пережила немало. Старушка крепко задумалась: уйти ли немедленно и тем самым спасти остатки затянувшейся жизни от неожиданностей или остаться и приобщиться к таинствам перехода власти. Победило природное женское любопытство.
Между тем дело обстояло гораздо менее трагично: депутат давал интервью журналисту одной из весьма уважаемых в городе газет.
— Дмитрий Валентинович, как вы оцениваете растущее в обществе недовольство курсом реформ? Ностальгию по прошлому? По гарантированному праву на работу, социальную защиту?
— Дело не в самом курсе, а в способах его проведения. Постоянные изменения в составе правительства, отсутствие последовательности в его действиях — вот что является гибельным. Попытаться в настоящее время вернуться к административно-командной системе управления — все равно что на большой скорости затормозить на льду. Тормозить на льду нельзя, это знает любой автомобилист: развернет, перевернет, выбросит на встречную полосу, унесет в кювет. Назад пути нет. Наша беда в том, что вместо формирования правительства единомышленников раз за разом формируется правительство коалиционное. Никто не хочет взять на себя личную ответственность. А сложности работы в таких условиях мы ощущаем даже здесь, в городском парламенте. Что уж говорить о масштабах всей страны? Что же касается гарантий нормальной цивилизованной жизни наших сограждан, тут мое мнение однозначно: такие гарантии должны быть.
— Однако до сих пор власть предержащим не очень-то удается вести автомобиль на большой скорости по льду и одновременно обеспечивать хорошее самочувствие пассажиров, — съехидничал журналист.
— Позвольте с вами не согласиться. Не везде дела обстоят одинаково. У нас, в Санкт-Петербурге, положение не так уж плачевно. Я, как член комитета по социальной защите населения, могу говорить об этом с удовлетворением. В городе вовремя выплачиваются детские пособия, исполняются законы, предусмотренные российским законодательством. А ведь далеко не во всех регионах исполняется, скажем, закон о ветеранах. Конечно, надо делать больше. И если избиратели еще раз окажут мне честь и изберут депутатом законодательного собрания следующего созыва, я приложу максимум усилий, чтобы сделать жизнь горожан еще более достойной.
— Кстати, в вашей приемной слышны голоса. Это голоса ваших избирателей?
— Да. Через несколько минут я начну прием граждан, который провожу каждые две недели. Депутат обязан слушать и слышать голос избравших его людей.
Регулярно встречаясь с жителями округа, зная их проблемы, я стараюсь в меру своих скромных сил добиваться от исполнительной власти создания людям нормальной, достойной жизни.
— Дмитрий Валентинович, по профессии вы — врач. Не скучаете по белому халату?
— Скучать не приходится. Время расписано по минутам. Уезжаю из дома рано утром и возвращаюсь поздним вечером. И собственно, разве, занимаясь вопросами социальной защиты населения, я не являюсь своего рода целителем, пусть на другом уровне?
— Возможно. А как ваша семья относится к столь большой загруженности?
— С пониманием.
Виктор Галкин — а это именно он брал интервью у Огибина — нажал кнопку диктофона.
— Все. Ну ты, старик, даешь. Наговорил мне целую кассету. И как гладко чесать научился! В студенческие годы, помню, из тебя слова не вытянуть было.
— Бытие определяет сознание, — хохотнул его собеседник, очкастый мужчина с высокими залысинами на молодом лице. — Знаешь, старый, я тебя ужасно рад видеть. Совершенно ни с кем не общаюсь из прежней жизни.
— Это понятно, — протянул Галкин. — А что, хочется?
