коротко рассказать о каждом члене вашего экипажа?

— Мне бы этого не хотелось, — ответил Алекс.

— Вы считаете, что их родным будет лучше оставаться в неведении о судьбе близких?

Действительно, подумал Алекс и назвал имена и воинские звания всех, кроме хвостового стрелка, который теоретически мог остаться в живых.

— А где же седьмой? Кроме себя, вы назвали пятерых, — спросил Лаубен.

— Пускай дома считают, что он пропал без вести. Пожалуй, вам я про него не скажу.

— Жаль. Тогда расскажите поподробнее о себе. Где вы научились так хорошо говорить по- немецки.

— В семье. У моей матери немецкие корни. Кроме того я бывал в Германии… Гостил у родственников.

— Когда последний раз?

— В тридцать четвертом.

— Учились?

— Да… в обершколе в Дрездене. Совсем недолго. Практиковался в немецком. Мечтал о дипломатической карьере, да не хватило времени. Ваш фюрер оказался шустрее, чем многие предполагали.

Полковник снова обмакнул перо в чернильницу и приготовился писать.

— Вы женаты?

— Нет.

— Стало быть, детей не имеете.

— Разумеется.

— Родители?

Алекс замялся, не зная, отвечать ему на этот вопрос или нет. Следователь, проведший за несколько лет не одну тысячу допросов, прибег к стандартной уловке.

— Поймите, мистер Шеллен, если мы не получим сведений о родственниках, то не сможем сообщить им, что вы живы и что с вами все в порядке.

Алекс не стал упрямиться:

— Отец, Николас Шеллен, в прошлом театральный художник. Он очень пожилой человек. Живет в Стокон-Тренте, на Ривер-стрит, 17. Мать умерла перед самой войной. Этого достаточно?

— Да, вполне. Имеете гражданскую профессию?

— Нет. К началу войны мне было девятнадцать.

— Где учились летать? Вопрос на ваше усмотрение, — добавил следователь.

— Сначала 7-я авиашкола в Десфорде, потом 11-я в Шоубери.

— Шоубери, — медленно повторил полковник, — это под Шрусбери? Живописное местечко. Я был там перед самой войной. Поля, коровы, а в небе стрекочут тихоходные бипланы. Совсем как в нашем Графенвёре. — Он вздохнул, с минуту помолчал, после чего поинтересовался: — Вы курите?

Алекс давно приметил на столе пачку сигарет с изображением верблюда.

— Нет. Как ни пытался, курильщик из меня не вышел.

— Завидую. А я бросил только совсем недавно. До ранения вы были истребителем? В Шоубери ведь готовили истребителей. Не расскажете? А я закажу кофе.

Не дожидаясь ответа, полковник вызвал звонком охранника и попросил принести два кофе с печеньем.

«Почему бы и нет, — подумал Алекс. — В камеру кофе не подадут, а этот парень, похоже, не такой уж зануда».

— Что вас интересует?

— Ну, например, на каких самолетах летали?

Вошел охранник — пожилой солдат со следами обморожения или ожога на лице. Судя по всему, заваренный кофе был где-то рядом в постоянной готовности и все время подогревался в ожидании команды от кого-нибудь из следователей. Комната наполнилась ароматом настоящего «Нескафе».

— Берите печенье, — предложил полковник. — Итак?

Алекс поблагодарил и взял в руки чашку:

— В последнее время летал на «Харрикейне», — сказал он. — До этого приходилось на «Темпестах» и «Тайфунах».

— А «Фокке-Вульф 190»? — с налетом таинственности спросил Лаубен. — Взлететь на незнакомом истребителе, с незнакомой полосы, да еще ночью… — Он постучал пальцем по досье пленного. — Простите, в это трудно поверить.

— Ну… да, был у нас трофейный «сто девяностый», — дабы не вызвать лишнего недоверия, сознался Алекс. — Но… это так… Пара полетов над Ла-Маншем, не более. Мы изучали слабые стороны, возможности маневра.

— Каковы же ваши выводы?

— О самолете? — Шеллен на минуту задумался. — В управлении несложен, но на вираже неуклюж, инерционен, обзор из кабины тоже не ахти какой. При посадке вообще ни черта не видно. Хорошо, что фонарь откатывается назад и можно просто высунуться, как на грузовике. Опять же бензобак не бронирован.

— Неужели все так плохо?

Алекс почувствовал себя чуточку неловко, охаяв хорошую машину.

— Ну-у… есть и плюсы. Высокая скорость, потолок, живучесть…

Полковник пристально смотрел прямо в глаза пленного, словно читал его мысли, отчего тому стало очень неуютно.

— Каков же ваш персональный счет?

— Ну… до ваших асов нам как до луны. — Алекс наконец-то пригубил уже порядком остывший напиток. — Если сложить победы всех британских истребителей, мы вряд ли сравняемся с одним вашим Хартманом, — с иронией сказал он, отмечая про себя крепость заваренного кофе и отменный вкус. — Не знаю, как вы подсчитываете очки, но у нас по этому поводу шутят, что, если сбитый немецким летчиком самолет при падении развалился на две части, ему записывают две победы, на четыре — четыре и так далее, но не более шестнадцати. Шестнадцать считается уже перебором. Вы спросили о моем счете? Две личных победы, две в составе звена и три сбитых «жужжалки». И это за три года. Ваш Геринг выгнал бы за такие показатели в пехоту. Не так ли?

— Под «жужжалками» вы подразумеваете «Фау-1»?

— Ну да.

— Действительно негусто, — согласился полковник, — хотя… как сказать. Если один из тех двоих, сбитых вами, был бы упомянутым только что Хартманом, то сейчас я бы беседовал никак не меньше чем с командором Ордена Британской империи.

Этот, в общем-то, непринужденный разговор продолжался еще четверть часа. Пояснив, что для начисления денежных выплат пленному необходимо знать размер его жалованья на родине, полковник поинтересовался зарплатой Алекса, затем, сверившись с какой-то таблицей, перевел фунты и шиллинги в рейхсмарки и записал полученную сумму. Иногда он задавал вопросы об именах командиров или численном составе эскадрилий, о расположении баз или оснащении бомбардировщиков новейшими прицелами, но никогда не настаивал на ответе в случае отказа со стороны пленного. «Пока мне везет на приличных парней», — подумал Алекс.

Когда он вернулся в камеру, на столе опять стояла тарелка остывшего ячменного супа и стакан с чем-то лишь отдаленно напоминающим чай. Не иначе это был чей-то чужой ужин. Того, кому он предназначался, наверное, отправили в другое место и, чтобы не пропадать добру, его пайку переставили сюда. А может быть, просто ошиблись — все нижние чины здесь, похоже, либо отмороженные, либо контуженые.

По-прежнему было холодно. Чувствовалось, что за окном мела метель. Алекс завернулся в одеяло и в таком виде немного поел. Потом он лежал, укрывшись сверху еще и шинелью, и долго не мог уснуть.