Олег Курылев.
Победителей не судят
Кто проявляет жалость к врагу, безжалостен к самому себе.
Только с третьей или четвертой попытки «Гном» смог окончательно оторваться от земли. Перед этим последним подскоком он взревел всеми своими «Мерлинами», сумев, наконец, зависнуть в полуметре над полосой. Пилоты включили форсаж, Алекс почувствовал толчок и увидел, как земля стала медленно уходить вниз и блекнуть, тут же затягиваясь мутной пеленой. Ангары, пакгаузы, мачты радиолокационной станции, колонна бензовозов, растянувшаяся вдоль кромки поля, — все это по мере удаления теряло четкость и цвет, поглощаемое белым слоистым туманом. Через некоторое время внизу были видны только две длинные огненные цепочки мазутных горелок, жаром которых предполагалось подогреть воздух и развеять туман над взлетной полосой.
Алекс посмотрел на часы: семнадцать сорок пять. Он снова прильнул к колпаку своего пулеметного поста. На высоте трехсот футов форсаж был выключен, но выхлопные патрубки еще некоторое время светились. Внизу в разрывах тумана проплывали заснеженные поля Средней Англии с темными массивами лесов и серыми пятнами вересковых зарослей на холмах и болотах охотничьих угодий. Стало светлее. По мере удаления от земли сверху опускалась бескрайняя плита из сплошных облаков, которые вот уже много недель в несколько слоев накрывали и остров Британия, и Северное море, и всю Центральную и Северную Европу.
Позади, в просвете между широко расставленными плоскостями киля Алекс видел идущий следом самолет их эскадрильи. «Каракатица Дороти» или «Шаловливая русалка», — подумал он, припоминая, кто именно пристроился за «Гномом» во время рулежки. Сегодня после долгого вынужденного перерыва они вместе с десятками бомбардировщиков на других аэродромах центральных графств выруливали на старт и взлетали по отмашке старт-офицеров, державших в одной руке флажок, а в другой хронометр. В назначенные час и минуту им, двумстам сорока пяти тяжелым ночным бомбардировщикам 5-й авиагруппы предстояло построиться над Ридингом в маршевую колонну и взять курс на давно уже лежавший в уродливых развалинах рейх.
Флаинг офицер Алекс Шеллен, бывший истребитель и по совместительству воздушный разведчик, а ныне старший бортовой стрелок бомбардировщика, всматривался вдаль сквозь полусферу своего колпака. Полгода назад этот «Авро Ланкастер» собрали на «Виктори эаркрафт» в Мальтоне. Из штата Огайо в числе многих других его перегнали в Англию для пополнения 98-й Ванкуверской эскадрильи «следопытов», прозванной «Линкольнширскими браконьерами» и претендовавшей на звание лучшей в канадских ВВС. Алекс был четвертым офицером в экипаже «Гнома» вместо положенных по штату трех. Двое его подчиненных — сержанты Джек Лонгмор и Билли Йонес — находились сейчас на своих турелях в носовом и хвостовом колпаках. Колпак Шеллена располагался на спине фюзеляжа ближе к хвосту. На всех троих приходилось восемь пулеметных стволов Браунинга и сто двадцать восемь тысяч патронов.
Мимо с огромной скоростью понеслись бело-серые клочья. Через несколько секунд резко потемнело — они вошли, наконец, в нижний слой.
— Всем внимание! — раздалось в наушниках.
Алекс поймал себя на том, что вместо того, чтобы всматриваться в окружающее пространство, он вяло крутится в своем кресле, думая о посторонних вещах.
Весь сегодняшний день не задался с самого утра. Тринадцатое число — даром что не пятница. Сначала телеграмма о новой болезни отца. Из телефонного разговора с троюродной теткой он узнает, что старик снова простудился и требует его — Алекса — срочно приехать для решения вопросов по завещанию и получению последних (в который уже раз) указаний. Алекс мчится на телеграф и шлет своему другу в Сток-он-Трент — хорошему терапевту — просьбу навестить отца и по возможности взять его болезнь под контроль. Затем он на попутке возвращается в часть, но прямо на КПП ему передают приказ срочно явиться в кадровое управление авиагруппы. При этом транспортом никто обеспечивать и не думает. Как назло все машины, включая мотоциклы и бензовозы, если и едут, то не туда, куда нужно. И вообще, начинается какая-то суматоха, как перед крупной операцией, хотя при такой погоде самой крупной операцией могла быть расчистка снега или внеплановый подвоз боеприпасов из Глостера. Уже за полдень он добирается в управление и целый час ждет, когда кто-то там освободится. Усевшись на стул в коридоре, Алекс прибегает к методу самоуспокоения: сегодня спешить ему некуда — «Гном» становится на замену двигателя, и в любом случае он сможет отпроситься на несколько дней.
В кабинете, на дверях которого не было никакой таблички, его встретил худой и почти совершенно лысый верзила в форме сквадрон лидера. Удостоверившись, что перед ним именно тот, кто нужен, штабист извлек из небольшой стопки на краю стола папку и принялся ее просматривать. Иногда он вскидывал глаза на стоявшего посреди комнаты Шеллена и всякий раз, казалось, оставался чем-то неудовлетворен.
— Как по-вашему, во сколько нам обходится один самолетовылет на Германию? — неожиданно спросил он, жестом предлагая Алексу сесть.
— Думаю, что недешево, сэр, — растерянно пробормотал тот. — Одного бензина…
— Бензина, — хмыкнул штабист. Он встал, подошел к окну и, заложив длинные угловатые руки за спину, повернулся к Алексу спиной. — Мы скрупулезно, с точностью до секунды рассчитываем каждую операцию, — забубнил он, глядя в окно, — затрачивая на ее реализацию миллионы человеко-часов на фабриках, рудниках, транспорте. Тысячи человек обеспечивают ее успех на земле и в воздухе. Но есть те, кому до всего этого мало дела. Они считают себя летчиками, а сами думают только о том, как бы поскорее избавиться от груза и лечь на обратный курс. Вы понимаете, о чем я говорю?
Алекс понимал. Штабист говорил о «кроликах». Маршал авиации сэр Харрис применил этот синоним слова «трус», сделав его почти официальным термином по отношению к тем, кто бросает бомбы, не долетев до цели. В последнее время даже началась негласная кампания по выявлению «кроликов», и главным инструментом ее реализации должны были стать информаторы, прозванные в среде летных экипажей «лисами Харриса».
— Сэр, разрешите вопрос… почему я?
— Что ж, поясню, — повернулся офицер. — Во-первых, вы стрелок и сами не несете никакой ответственности за качество бомбометания. Во-вторых, у вас, я имею в виду бортовых стрелков вообще, не так много хлопот в последнее время. В-третьих, ваш послужной список…
«Сейчас будет гундеть про долг, гражданскую ответственность и прочее, — думал про себя Алекс. — Ну нельзя было хоть не сегодня. Нет, все в одну кучу…»
Что до послужного списка флаинг офицера Шеллена, то он был не очень длинным. За ним числились две личные победы, две победы в паре и в тройке и три сбитых ракеты «Фау-1». Впрочем, третья «Фау» едва не стоила пилоту Шеллену жизни…
— Простите, сэр, но мы ведь бомбим ночью. Что можно увидеть ночью, да еще когда тебя слепят прожекторами?
— Если вы ничего не видите, офицер Шеллен, то что вы вообще делаете в самолете? — язвительно спросил штабист. — После серьезного ранения вам пошли на уступку и удовлетворили вашу просьбу. Вас приняли в бомбардировочную авиацию, в лучшую эскадрилью, вы пользуетесь льготами…
«Сволочь, — негодовал Алекс, — теперь будет попрекать льготами и ставить условия».
— …Вы ведь, кажется, немец?
— Только на восемьдесят процентов, сэр! — Алекс нарочито вытянулся и чуть ли не щелкнул каблуками. — Вероятно, поэтому меня не взяли в инженеры. — Он намекал на то, что в канадских эскадрильях все бортинженеры были исключительно англичанами.
«Если выгонят, вернусь обратно в говоруны», — решил он.
После выписки из госпиталя, когда ему было отказано в практической авиации, Алекс устроился в
