— А он… это… — Алекс уже не знал, что соврать, — он ждет меня, чтобы уж вместе за компанию.

— Папа, ну чего ты пристал с этим гитлерюгендом? — вмешалась Шарлотта. — Ты лучше не забудь купить нам с Алексом билеты в цирк. Ты ведь обещал.

— Непременно, но только на утреннее представление — рано вам еще посещать вечерние мероприятия.

— А ты состоишь в гитлеровской молодежи? — спросил Алекс Шарлотту, когда они вышли на улицу.

— Да, в «Молодых девушках». Мы собираемся по субботам в школе, а иногда в доме партии, — ответила она.

— Ну и скукотища же там у вас, наверное? Песенки небось всякие поете или платочки вышиваете.

— По-разному. Зато в Союзе немецких девушек будет намного интереснее.

Через несколько дней Густав Либехеншель действительно пришел к Шелленам. Эйтель предупредил отца не заводить разговор о политике, а если такой разговор начнет их гость, быть предельно лояльным к его взглядам.

— Папа, это нужно для дела.

В прихожей, в простенке между дверьми, ведущими в комнаты, они вывесили флаг со свастикой, которому инженер Либехеншель отсалютовал поднятой рукой, сопроводив этот жест коротким словом «Хайль!». Вильгельмина, польщенная тем, что ее дети водят знакомство с таким уважаемым человеком, приготовила угощение, и все остались довольны. На чердак в мастерскую братьев их гость, обладавший немалой комплекцией, лезть не решился, но Эйтель принес ему заготовку зеркала, шлифовальник и обстоятельно рассказал о проблемах с окуляром и отклоняющим зеркалом. Инженер пообещал раздобыть для «общего дела» окуляр от настоящей подзорной трубы, а в качестве плоского зеркальца предложил преломляющую призму от морского десятикратника, у которой останется только посеребрить одну из граней.

А еще через несколько дней Алекс и Шарлотта сидели в первом ряду лучшего в Европе (да что говорить — во всем мире) цирка семейства Сарасани. Представление было феерическим. Страусы, жирафы, слоны, муравьеды, уж не говоря о всяких там антилопах, а в перерывах забавные клоуны, один из которых однажды упал, растянувшись прямо перед Шарлоттой, да так, что его красный нос отскочил в сторону. Все веселились, а она, крикнув «Растяпа!», залилась звонким смехом.

Потом они гуляли по набережной, и Алекс впервые ощутил свободу их непринужденного общения. Они стали встречаться почти каждый день, часто втроем. Ходили в кино, катались на речном трамвае, посещали музеи, собирались дома, чтобы отметить чей-нибудь день рождения. Инженер Либехеншель однажды устроил мальчишкам экскурсию на свой завод, а фрау Шеллен приглашала Шарлотту и ее родителей на премьеры своего театра.

На некоторое время эта девочка с редким именем Шарлотта стала неотъемлемой частью мира братьев Шеллен. Частично она даже заслонила собой их мальчишескую компанию, за что ее и Алекса некоторые «чертополохи» стали обзывать невестой и женихом.

А что касается затеи с телескопом, то в один ненастный дождливый день произошел трагический случай, отбивший всякую охоту заниматься его дальнейшей постройкой. В ту злосчастную среду 13 сентября Эйтель установил заготовку зеркала в вертикальное положение, собираясь в очередной раз проверить его геометрию с помощью лампы и «ножа Фуко». К этому времени на лицевой поверхности иллюминатора уже имелось практически готовое углубление с нужным фокусным расстоянием, которое оставалось только подправить, и можно было переходить к операциям тонкого шлифования и полировки. Он прислонил стекло к стопке книг, подложив с боков деревянные брусочки, и в этот момент его позвали вниз обедать. Вернувшись, Эйтель обнаружил расколотое на две половины зеркало лежащим на полу. Мокрые кошачьи следы и раскрытое слуховое окно не оставляли сомнений в причинах произошедшего.

Эйтель, который к этому времени значительно поостыл к своей идее, погоревал, конечно, но не долго.

— Значит, не судьба, — только и сказал он обескураженному брату.

Неделю назад по случаю дня рождения старшего сына отец подарил им знаменитую «камеру Лейтца» — фотоаппарат «Лейка» 2-й модели с отдельным видоискателем и дальномерной фокусировочной системой. Эйтель тут же увлекся фотографией, обретя в этом увлекательном занятии свое утешение.

Алекс с размаху шлепнулся в сухую прошлогоднюю траву и от удара едва не потерял сознание. Задержись он в падающем самолете еще на несколько секунд, и его парашюту не хватило бы высоты, чтобы нормально раскрыться и погасить скорость. Несколько минут он лежал лицом вниз без всякого движения и только тяжело дышал. Он осознал, что жив, но не испытал по этому поводу никакой радости. Он не знал, как отнестись к своему спасению. Ощущая только биение собственного сердца, он не чувствовал, как вздрагивает под ним мерзлый грунт, не слышал гула канонады и моторов. Вернее, его мозг просто не воспринимал все эти ощущения.

Через десять или пятнадцать минут Алекс отметил, что наступила тишина — самолеты улетели. И еще он понял, что все это время лежал с плотно зажмуренными глазами. Алекс перевернулся на спину и посмотрел вверх. Там снова появились облака. Красного цвета, словно намоченная в розовом вине вата. Они наползали, затягивая предательское звездное окно. Но слишком поздно.

Первой оформившейся мыслью было: «Надо что-то делать». Он сел и отстегнул ремни парашюта. Стоял полный штиль. Парашютный купол накрыл оказавшиеся рядом кусты, превратив их в некое подобие бутафорского сугроба. Алекс встал на колени и принялся стягивать белый шелк с цепляющихся за него веток. Пару раз он останавливался и прислушивался и вдруг уловил едва слышимое журчание. Он поднялся на ноги, так и есть: метрах в двадцати от него текла река. Скомкав парашют, Алекс побрел в сторону воды, подыскивая на каменистой отмели камень покрупнее. Не найдя ничего подходящего, он принялся отбивать каблуком смерзшуюся гальку и засыпать ее в парашютный чехол. Затем как можно туже обмотал все это стропами, взял за лямку и с размаху зашвырнул в воду.

По наручному компасу и полыхавшим пожарам Алекс установил, что находится севернее Дрездена и почему-то снова на левом берегу Эльбы. Очевидно, после попадания снаряда в их самолет «Ланкастер» завалился на левое крыло и начал описывать большую дугу. Он пересек реку, пронесся над Новым городом и снова перелетел через Эльбу.

Так и не решив, что ему делать дальше, Шеллен, пошатываясь, побрел в сторону от реки. Он шел не потому, что ему необходимо было уйти с этого места, и не потому, что он хотел куда-то прийти. И здесь, и в любом другом месте, куда бы он ни пришел, он находился на вражеской территории, бывшей когда-то его родиной. Первое время он просто шел, чтобы не стоять.

Зарево слева от него становилось все больше. Временами казалось, что он слышит отдаленный рев разгоравшегося пожара, но скорее всего этот шум имел иную природу — его продуцировал мозг. Внезапно Алекс явственно различил урчание мотора. В это время, продираясь сквозь кусты и глубокий снег, он вышел на обочину дороги и отшатнулся, ослепленный лучом яркого света. По шоссе ползла колонна бензовозов. Алекс отступил. В соблюдении светомаскировки уже не было никакой необходимости, поэтому машины шли с включенными фарами. По просевшим рессорам и скатам было ясно, что бензовозы идут не порожняком. Пятясь назад, Алекс отступил еще на несколько шагов, продолжая смотреть на проезжавшие мимо машины. Его мыслительная деятельность постепенно восстанавливалась.

Куда можно везти топливо в таком количестве? Навряд ли в таксопарк. Основными потребителями бензина сейчас являются танки и самолеты. Но танки сосредоточены ближе к фронту, куда их доставляют по железной дороге. Значит, этот бензин везут к самолетам на аэродром. Факт, конечно, не стопроцентный, но…

Дождавшись, когда проедет последняя, седьмая по счету машина, а также следовавший позади всех кубельваген, Алекс огляделся, вышел на дорогу и быстро зашагал в направлении ушедшей колонны. Он понятия не имел, что будет делать, но знал одно — пешком или на попутке ему отсюда не выбраться. Выбираться нужно тем же способом, каким ты сюда попал, то есть по воздуху. В конце концов — он ведь летчик.