«толстее» любого Толстого. «Пришли некогда разбойники в монастырь некоторого старца и сказали ему: мы пришли взять все, что есть в келье твоей. Он же сказал: что вам угодно, чада, то и берите. Итак они взяли все, что нашли в келье, — и отошли. Но забыли они только денежный кошелек, который там был сокрыт. Взявши его, старец погнался за ними, крича и говоря: чада! возьмите, что вы забыли в келье» (см. Древний Патерик 16,20).
Но Александр Невский, когда гнался за крестоносцами по льду Чудского озера, разве он им что-то подобное кричал? «Братья, остановитесь, вы сожгли мой Псков, зайдите еще и в Новгород, пожалуйста»…
Для меня одно из самых замечательных открытий прошлого года — это рассказ об одном тверском алтарнике. Этот пожилой уже человек, когда его начинают чем-то доставать, отбрехивается замечательной фразой: «Слушай дорогой, ты знаешь, я ведь в
Церкви уже тридцать лет… Я ведь и убить могу». Для неофита-интеллигента, который воспитан на Бердяеве — это, конечно, кощунство, это невозможный ответ. А с моей точки зрения, ответ очень точный и остроумный. Этот человек просто и в самом деле долго живет в Церкви и поэтому знает, что и в Библии, и в церковной истории были прецеденты и для одного поведения, и для противоположного.
Одни святые подставляли щеку, другие святые же вынимали меч. Здесь нужно или обостренное совестное чувство или же хорошо церковно воспитанный разум, чтобы уметь различить — в каких случаях и как надо себя вести. Иногда уйти от драки будет грехом, особенно когда под угрозу поставлена жизнь или честь другого человека, такого, который сам себя защитить не сможет.
Я люблю Православие за его неплакатность, за то, что в нем очень часто совмещается вроде бы несовместимое. Мало придти в Церковь, надо уметь жить в Церкви.
Мир Православия сложен. Конечно, ответы у святых отцов и в Библии найти можно. Но где программа, с помощью которой их надо искать?
И даже если ответ у отцов есть, не всегда можно воспроизводить те аргументы, которые они высказывали в пользу верного вывода. Язык богословия — это неизбежно язык притчи. А с притчами бывает так, что в одной аудитории быстро и правильно поймут, в каком отношении и почему проведена была параллель и, поняв главное, не будут настаивать на буквальном тождестве частностей. А вот в восприятии других людей именно эти частности затмят собою то, что самому рассказчику казалось главным в его в притче.
Вот пример аргументации, которая когда-то защищала церковную веру, а теперь способна лишь отталкивать от нее людей. Блаженный Августин так поясняет необходимость греха и зла в общей гармонии Божьего мира: «Если бы в обширном и великолепном здании кто-либо был, как статуя, прикреплен неподвижно в одном углу, — он не мог бы понять красоты целого здания. Так точно и солдат не в состоянии понять порядка целого строя, будучи ничтожнейшим в нем звеном. Если бы отдельные слоги и буквы в поэме обладали жизнью и сознанием, они, наверное, не поняли бы красоты поэмы, в которой все вместе они составляют гармонию. Так и мы, люди, самыми нашими грехами, сами того не зная, служим красоте мироздания и диссонанс нашего греха разрешается в гармонии целого» (О музыке 11,30; О книге Бытия против манихеев 1,16,25–26). В общем — «Молчать и держать равнение в строю!»…
Князь Евгений Трубецкой по этому поводу замечает, что порядок Августина — это холодный порядок казармы, а не любви. Это порядок, который пользуется людьми[600]. Современные люди скорее испугаются такого космического коммунизма. Вряд ли им понравится перспектива стать «колесиками и винтиками» той машины, в которую при таком стиле проповеди в их глазах превратится Церковь.
Так что не все из даже имеющихся у отцов ответов стоит сегодня использовать.
А кроме того, есть вопросы, на которые и ответов не найти. И тогда тем более необходимо обладать и даром логики формальной, и даром логики духовной, чтобы из тех заповедей, которые даны в Евангелии и у отцов, сотворить новый ответ на новый вопрос, который появился только в наше время.
Так как же научиться слышать голос Церкви, определять его? Как читать Библию? Как читать святых отцов? Как работать с каноническими правилами? У нас господствует представление, что канонические правила — это просто инструкция. Программу компьютерную вставили, и давайте по ней будем жить.
9) Сцилла миссионерства — это остаться всецело самоидентичным при погружении в другую среду: вот какой я в храме, в епархиальном управлении, в монастыре — таким же, с таким же лицом, с такими же словами я буду и в молодежной аудитории.
Человек норовит стать памятником самому себе и своему сану, этаким живым воплощением православного благочестия. Вера воспринимается как закрытый элитарный клуб «только для своих» или этнографическим музеем, к экспонатам которого нельзя прикасаться профанными пальцами.
В этом случае есть опасность оказаться там совершенно инопланетным и монолитным метеоритом, которой вторгся в чужую жизнь. Но захочет ли твой слушатель превращаться в копию тебя и заболевать твоим монументальным столбняком?
Причем, нередко видишь, что священник обращается вроде бы к нецерковным людям, но во время проповеди он думает прежде всего не о том, как эти слова отзовутся в их жизни, а о том, что про него скажут его сослужители и собратья в Церкви. И в итоге получается антипроповедь. Не свершается таинство контакта и понимания. И не происходит перевода с нашего церковно-китайского языка на язык, понятный современным людям.
Очень хорошо сказал отец Димитрий Смирнов: «Если батюшка будет говорить с зеками на фене, он, конечно,
Это вопрос определенного вкуса, опыта и тактики. Но иногда можно и «на фене» сказать два слова в своей речи, обращенной не к зекам. Не для того, чтобы стать понятнее… Я себе позволяю иногда жаргонные слова — но это не потому, что я на этих словах сам по себе беседую в жизни — а для того, чтобы «сойти с пьедестала». «Люди, пощупайте меня, я такой же, как вы, но еще и христианин, и это означает, что христианская вера — для вас, а не для экспонатов музея высокой культуры». Она не для тех, кто особо свят от рождения, зачат в епитрахили, рожден в алтаре. Традиционная православная агиография всем своим видом показывает, что святые — это какой-то совершенно иной мир, а не тот мир, в котором я живу в повседневности. Услышишь краешком уха про наших святых: они, оказывается, и в младенчестве по средам и пятницам у мамки грудь не брали. Отсюда возникает понятный ход мысли: а мне бабушка сказала, что у меня был хороший аппетит в детстве даже во время Великого поста, значит, я не святой, это все не мое, и лицо мое не так светоносно, как на иконе Серафима Саровского… Значит, ладно уж, надо признать правду — святость не для меня, и отстаньте от меня со своими вашим этими канонами, догматами, типиконами, дайте уж так пожить мне по-грешному, по-людски.
Так что миссионеру бывает полезно побыть в зраке грешника для того, чтобы людям было понятно, что христианство — вера
10) Харибда миссионерства: стать «своим в доску». Мол, и я люблю рок, и я туда, куда ты, и раз ты любишь выпить, то и я не против. В этом случае общение будет. Но о чем?
Миссионер должен искать какой-то другой подход, другие способы свидетельства, доказательства, объяснения, чем те, в которых ты сам осмысляешь свой духовный опыт. Эти формы отличны от тех, в которых православные говорят между собой. Но они могут оказаться такими, что не столько сообщат суть Православия, сколько заслонят ее собою, поставят вокруг евангельского слова такой «фон», сквозь который ему и не пробиться.
Мимикрия проповедника под слушателей неизбежна. Но чрезмерная степень мимикрии может вызвать аллергию самой же аудитории: «Если ты всего лишь наше отражение — то зачем ты нам такой нужен?!». Пример такой излишней, а потому и вредной мимикрии педагога — П. И. Ариков из «Республики ШКИД». Это тот «литератор», что превратил уроки русской литературы в уроки «городского фольклора» и пел про «курсисток». Удивительно: фильм снят в 1966 году, а сегодня имя этого персонажа воспринимается как характеристически-говорящее: товарищ П. И. Ариков (так пишется его имя на плакате бузящими учениками) увлекся пиаром…
