позволено царям ни делать что-нибудь, ни принимать какие-нибудь решения, так что в действительности они управляли, цари же, сидевшие на золотых тронах и роскошно пировавшие в больших дворцах, становились помощниками и исполнителями воли их» (Речь 49). «Ирландские тексты пестрят упоминаниями о том же самом, говоря, в частности, что короли могли высказываться по важным вопросам только после своих друидов. Отметим, что они прекрасно согласуются (в рамках общепризнанного теперь положения о наилучшей сохранности архаического фонда культуры на периферии индоевропейского мира) с данными индийской традиции, где влияние жреческого сословия покоилось на всеобъемлющей ритуализации общественной жизни (в частности, отправления королевской власти). Друиды также обеспечивали правильное исполнение ритуалов, регулировавших нормальное течение жизни во всех ее проявлениях. Исходя из той роли, которую играла в ирландском обществе сакральная королевская власть, можно думать, что ее ритуальная регламентация была исключительно важной… Успех деятельности Святого Патрика и последующее укрепление церкви в центральных и северных частях острова были облегчены позицией местных племенных королей, правителей подчас весьма небольших объединений, и стоящего, как можно думать, за ним военно-аристократического сословия. Пойдя дальше, можно предположить, что этот слой и явился той силой, которая была впрямую заинтересована в совершающихся переменах. Сильная корпорация жречества сделалась для него к этому времени помехой и тормозом более самостоятельного и динамического развития»[578].

2) Подмена христианства чем-то иным: защитой интересов государства, народа или корпоративных интересов Церкви. Миссионер может думать, говорить, болеть, молиться и об этом, но хорошо бы, чтобы и в его собственном сознании, и в восприятии его речи слушателями сложилось представление о том, что для христианина «судьба России» — лишь часть и притом не главная, его забот. Общество — часть человека, а не наоборот. Вечность ждет меня и тебя, а не нацию или страну. Увы, во времена государственного православия «Церковь и сектанты говорят на разных языках, о разных совершенно предметах. 'Как быть России' — предмет тревоги миссии. 'Как быть моей душе' — предмет тревоги сектанта. 'Бог хочет моей свободы', 'порядок церковный не терпит отступлений' — это совсем разные темы»[579]. Подарить, а не подавить — вот образ действия настоящего миссионера. И дарить он должен не налоговые льготы и карьерные бонусы, а веру в Любовь, явившую себя на Голгофе. И предлагаемый дар он должен преподносить не от имени государства, а от имени Христа.

3) Несомненная ошибка начинающего миссионера — установка на массовый и очевидный успех.

Достучаться до всех сердец не удастся, я думаю, никогда. Самый лучший миссионер на нашей планете — Иисус из Галилеи — имел очень плохой пиаровский результат. Из миллионного населения Палестины за ним пошло сто двадцать человек (см. Деян 1:16). В любой современной пиар-компании такого проповедника — менеджера — рекламного агента — уволили бы, а нас этот пример учит радоваться немногим.

Есть замечательные слова Цицерона: «Человечество живет немногими». А Церковь вообще живет Одним Человеком.

Житие святого Кирилла говорит, что он крестил у хазар 200 человек. Житийным цифрам вообще верить нельзя (житие не хроника, не протокол и не бухгалтерский отчет), но даже если это и в самом деле так, все равно этот частный миссионерский успех не отменил общий провал: вскоре после их поездки туда Хазария приняла иудаизм в качестве государственной религии.

Святитель Николай Японский прибыл в Страну восходящего солнца в 1860 году, но первых японцев крестил лишь через восемь лет — в апреле 1868! В следующем году к первой троице добавилось еще 9 человек (и еще 25 ходили в чине оглашенных)[580].

Многолетняя миссия преподобного Макария (Глухарева) на Алтае своим итогом имела 678 обращений[581].

Так что за количеством гнаться не стоит, надо уметь терпеть свои миссионерские неудачи. Надо уметь радоваться небольшим частным победам. Если ты пришел в класс, и двое ребятишек тебя послушали — это уже здорово.

Слышит меньшинство, но зато — лучшее. Даже в самой сложной и шумной аудитории можно и нужно заметить десяток хороших глаз. И работать ради них. В этом мое отличие от школьного преподавателя. Я помню разговор с одной школьной учительницей. Год я работал в ее школе (то есть — заходил иногда почитать лекции). Четверо ребят из того моего класса сейчас уже священники… И вот я спросил ту учительницу: «Знаете, в чем различие между мною и Вами? Если после того, как Вы год поработали в одном классе, и у Вас на второй год остался хоть один ученик, это провал. А если у меня после лекции хотя бы один человек пошел и покрестился, то я буду счастлив».

Очень важно научиться радоваться малым победам, потому что немало молодых миссионеров ломаются именно на этом. Это очень распространенная ошибка, когда начинающий проповедник полагает, что он войдет в класс, и все будут настолько им «обаяны», что колонны школьников сразу двинутся к нему на приход. А этого не происходит. И тогда три вывода.

Первый — это мягкое разочарование. То есть: «Да, увы… Я старался, но у меня ничего не получается, это не мое дело, я ошибся в своих возможностях, миссионерство — не мое призвание, не надо мне нарываться на отторжение моих неумелых слов. Будуискать для себя другую колею в церковной жизни или стану как все, буду себе спокойно служить. Кого надо, Господь Сам приведет». Это мягкий вариант разочарования в миссионерстве.

Второй — средний вариант: виноват не я, а просто нынешнее поколение детей растленно и не подлежит реставрации церковным словом.

Третий — жесткий вариант — когда священник не в себе видит причину, не в своей личной неготовности или бесталанности, а во временах. «Дети даже меня не послушали… Ну, значит, дети — антихристовы. Печать на них лежит, на этом поколении последних времен. Их беспокаянность — признак конца света»… Ну, а дальше — читайте «чукотское письмо» и прочие причитания борцов с ИНН.

Четвертый — супер-жесткий вариант: слышать меня не хотят — значит, нужно их заставить! Святитель Игнатий Брянчанинов, исследовав жизнь Валаамского монастыря, в своем отчете написал: «Рассматривая формулярные списки братии Валаамского монастыря, нашел я в числе 115 братьев: из духовного звания 8, все они не кончили курса и вовсе не были в семинарии, кроме иеромонаха Аполлоса; из дворян — 4, знают только читать и писать; из купцов — 4, кое-как знают читать и пописывать. Итак, только 16 человек из таких сословий, в коих достигают значительной внешней образованности, из сих 16-ти образованный человек только один — иеромонах Аполлос, образованность прочих простирается не далее, как до знания почитывать и пописывать. Прочие 99 братьев или из мещан, или крестьяне, или вольноотпущенные лакеи, имеется отставных солдат 7 человек. Из сего можно заключить о простоте и невежестве, столько натуральных валаамским старцам. Они ревнуют по Православию, требуют для еретиков тюрьмы, цепей, сами возмущаются и возмущают образованных людей, к ним присылаемых, которые, видя их ревность, переходящую в жестокость и неистовство, соблазняются их православием… Сомнение о ереси до того распространилось в ревнителях, что они почитают еретиком всякого брата, занимающегося в келье какими бы то ни было выписками… 'Блюди, — говорит Великий Варсонофий некоторому иноку, — да не покажут тебе помыслы твои комара верблюдом и камешка утесом'. Сие бы можно было посоветовать и тем семи или осьми валаамским старцам, кои подозревают в ереси игумена и до шестидесяти братии. Когда я спросил их, на чем основывают они свое подозрение, то монах Иосия отвечал: 'На том, что игумен и соборные иеромонахи были ласковы к архимандриту Платону и иеромонаху Аполлосу, значит, что они и сами еретики'. Вот вся ересь Валаамского монастыря. Должно было употребить довольно времени на объяснение ревнителям, что не в духе нашей Церкви еретиков жечь на кострах, томить в оковах и употреблять прочие меры, свойственные веку, лицу и религии Сикста V»[582].

Так что от невежества до жестокости — рукой подать. Мера богословских знаний в современном церковном мире известна. Оттого и не стоит удивляться преизобилию всякого рода самозваных «опричников»… Кстати, обращаю внимание на использование святителем Игнатием слова «старец». В его времена[583] это слово, значит, еще не имело любезного современным ревнителям смысла «духовно-прозорливый наставник». Слово старец в те времена указывало не на особый духовный дар, намоленность и прозорливость, а просто — на возраст. Как слово «юноша» не означает «хулиган», так и «старец» не значит «святой». И седина не всем прибавляет ума (а