общество и государство? В эти два века в России немало было сделано успехов общественных: крепостное рабство постепенно смягчалось и наконец совсем упразднено, смягчались уголовные законы, уничтожены пытки и почти уничтожена смертная казнь, допущена некоторая свобода исповедания. Все эти улучшения, без сомнения, предпринимались в духе христианском, и между тем представляющая христианское начало в обществе власть духовная никакого участия во всем этом не принимала. Можно ли указать, в каком добром общественном деле в России за последние два века видно было деятельное участие иерархии? Кто же виноват после того, если все эти добрые начинания мирской власти, лишенные высшего руководства духовного начала, не привели к положительным результатам и, разрушая зло, не создали добра? Кто виноват, что народ, освобожденный государством, но не находящий достаточного руководства со стороны церкви, предоставлен собственным темным инстинктам? И что же мудреного, наконец, если в этом народе те, у кого духовная потребность сильнее, идут в раскол, а у кого слабее — в кабак?

Церковь православная утверждается на предании, но на предании истины, а не на предании лжи. Любовь к предкам и истинная связь с ними состоит не в подражании их грехам, а в старании искупить их своими добрыми делами.

Разве не крайнее благоговение к божественному вызвало раскол старообрядчества, разве не истинное искание правды Божией, стремление усвоить и осуществить ее порождает многочисленные секты в русском народе? Не должна ли духовная власть отозваться на это искание, со снисхождением устраняя невежественные и дикие его формы. Но она обратилась лицом лишь к дурной стороне народного движения в расколе, к фанатизму и невежеству, и против этого дурного стала действовать еще худшим, сначала плахами и кострами, и доныне действует запрещениями и утеснениями. Раскол этим не уничтожился и церковь не прославилась»[682].

Поскольку «Дневники» святителя Николая — издание редкое, приведу оттуда еще несколько выписок об общении величайшего (ибо равноапостольного) русского миссионера с величайшим русским философом:

«Взял билет второго класса до Москвы (из СПб). Дорогой — кондуктор: «Не Вас ли спрашивает один господин, в первом классе, худой, бледный»; я отделывался незнайством — но господин, наконец, при одной остановке, сам подошел ко мне: 'Мне нужно видеться с епископом Николаем — не доставите ли мне случай'. — 'С кем имею честь?' — 'Владимир Соловьев' (а его карточку я сегодня же нашел у себя на столе). Я очень обрадовался нашему знакомству. Он едет в Москву на полугодовое поминание своего отца, историка Соловьева, имеющее быть послезавтра, четвертого апреля, и потом возвращается в Петербург, где в следующее воскресенье, шестого апреля, у него диспут на доктора философии — защита диссертации 'Критика отвлеченных начал'. Ему о чем-то нужно поговорить со мною, что и условились сделать в Москве»[683].

«Застал у Преосвященного Алексея философа Владимира Сергеевича Соловьева и профессора Павлова. Первый спустился со мною ко мне, чтобы интимно поговорить, удивил меня, сказав, что хочет постричься в монахи, и на первые годы просится пожить в Миссии — будет полезен в это время преподаванием в Семинарии. Я прямо стал отсоветывать ему монашество — на том основании, что и для Церкви будет полезней, если он, состоя вне духовенства, будет писать в пользу Церкви. Побуждением к монашеству он выставляет «слабость характера своего» — тем более ему нельзя быть монахом. Вообще, эта личность — весьма яркая и поражающая; смотрит истинным философом, довольно мрачным; ему всего двадцать семь лет»[684].

«Сказали о Mm Соловьевой, вдове Сергея Михайловича Соловьева, историка. Она привезла в подарок Миссии экземпляр «Русской истории» своего мужа, в корзинке из лубка; немножко поплакала о муже, рассказывая о его болезни, — о том, как все, касавшееся России, его волновало (бывало, 'газету читая, дрожит'). Говорила о сыне — Владимире Сергеевиче Соловьеве, философе, о его детстве, как был серьезен, как все лошадь чистил и подгонял (деревянную). Говорила, что диспут в воскресенье продолжался с одного часу до пяти, что возражали очень много (какой-то нигилист, возражая, от злобы был сам не свой); Владимир Сергеевич устал очень, но диспут выдержал блистательно. Когда Владимир Сергеевич приедет из Петербурга, обещалась адресовать его ко мне, а меня просила поговорить с ним о необходимости частого приобщения Святых Тайн»[685].

Понимаю, что «опричники» одному святителю Николаю попробуют противопоставить другого. Мол, святитель Николай Чудотворец дал пощечину Арию. Но это выдумки. В слове, которое святитель Андрей Критский посвятил святителю Николаю[686], рассказывается о вразумлении пастырем мирликийским одного епископа, впавшего в «маркионитскую ересь» (т. е. не- признание Ветхого Завета исходящим от того же Благого Бога, что и Евангелие): «Некогда ты, встретившись с мужем блаженной памяти Феогнием (который был тогда маркионитским епископом), словами Писания обличал его в заблуждении до тех пор, пока не обратил от лжи к истине. Но поскольку в нем таилось раздражение, происшедшее от сего обличения, ты, заметив это, возвышенным голосом произнес к нему: Брат мой! Помиримся!».

Эта история отсутствует в древних версиях Жития и встречается лишь начиная с XVI века — сначала в латинском «Каталоге святых» Петра де Наталибуса, а затем в двадцатом слове (О жизни и деятельности преподобного отца нашего Николая, архиепископа Мир Ликийских, Чудотворца) Дамаскина, «иподиакона и студита, Фессалоникийского»[687].

«Рассказ Дамаскина наряду с древней основой сказания содержит и несомненные признаки повреждения. К их числу в первую очередь должно быть отнесено выражение «ударил по щеке». Если бы святитель Николай действительно позволил себе нанести Арию удар по щеке, то не могло бы быть и речи о его реабилитации, ибо 27 Апостольское правило, которое, несомненно, действовало еще ранее Никейского Собора, гласит: «Повелеваем, епископа, или пресвитера, или диакона, биющаго верных согрешающих или неверных обидевших, и чрез сие устрашати хотящаго, извергати от священнаго чина. Ибо Господь отнюдь нас сему не учил; напротив того, Сам быв ударяем, не наносил ударов…». Следует обратить внимание на категоричность выраженного здесь требования о наказании. Если, например, 55 Апостольское правило, определяющее извержение из сана в качестве наказания за словесное досаждение епископу, выражается с известной осторожностью: «да будет извержен», как бы допуская возможность снисхождения и предоставляя вынесение приговора на усмотрение церковного суда, то 27 правило требует извержения из сана безоговорочно: «повелеваем извергати», указывая в качестве причины такой строгости ясно выраженную (через личный пример Иисуса Христа) божественную волю о безусловной незлобивости пастырей и недопустимости с их стороны каких-либо насильственных действий»[688].

Текст жития святителя Николая, составленный Симеоном Метафрастом, не содержит этого сюжета, в чем русский читатель может убедиться по интернет-публикации: http:// www.portal-credo.ru/site/?act=lib&id=4192. Иподиакон Дамаскин просто слишком буквально принял выражения предшествующей традиции, говорящей о словесной полемике святителя Николая с Арием[689]. И «по-простому» словесную «брань» понял как драку.

Церковь же зовет святителя Николая «образ кротости», а не «образ лютости».

Понимаю также, что опричники сошлются и на репрессии царя Иоанна Грозного, якобы прославленного в лике святых. Почитатели Грозного ссылаются на Святцы Koрежмского монастыря за 1621 год (РГБ, Фонд Ундольского, 237): «10 июня: в той же день обретение Святаго телеси Великомученика Царя Иоанна)». И там же в святцах за 1624 г. за июнь месяц 10 дня на обороте 205 листа такая запись: «В той же день обретение святаго телеси великомученика Царя Иоанна»[690].

Как они эту память связывают именно с Иваном Грозным — остается тайной их сознания. Как Иван Грозный стал великомучеником? Кто его пытал? Где хранились его мощи? Почему иных свидетельств о почитании нетленных мощей первого русского царя нет? Эти вопросы проходят мимо мифологизированного сознания опричников.

Я же предполагаю, что это отголосок почитания великомученика благоверного царя Иоанна. Но не русского и не Грозного, а Вавилонского. История его обращения и мученичества сохранилась в Житии святителя Феодора Эдесского (память 9 июля)[691].

А нынешние почитатели Грозного отнюдь не православие хранят. Увы, они лишь лелеют свою собственную ненависть. Посмотрите: