воодушевление, скрашенное характерным, подлинно морским юмором, вызывало в ее памяти близкие сердцу, но печальные образы. В оживлении Джертред не было никакой примеси грусти. Ей предстояло вернуться домой, к любимому и любящему отцу, и при каждом свежем порыве ветра она всем существом своим ощущала, что позади осталась еще одна из разделяющих их скучных морских миль.

За эти недолгие, но приятные часы молодой человек, столь необычным образом оказавшийся капитаном бристольского купца, предстал девушке в совсем ином свете. Хотя речь его отличалась откровенной мужественностью моряка, она была в то же время не лишена изысканности, свойственной человеку воспитанному. Часто при шутках его Джертред старалась сдержать улыбку, и от этого на щеках девушки появлялись ямочки, словно легкий ветер рябил прозрачную гладь родника; а раза два, когда Уайлдер вставлял в разговор неожиданное и особенно забавное замечание, она заливалась веселым смехом.

После часа дружеской беседы на корабле ледяная оболочка, в которую так часто бывают заключены лучшие человеческие чувства, нередко тает быстрее, чем после многих недель вежливых церемоний на суше. Пусть тот, кто в этом сомневается, лучше подвергнет сомнению свою собственную способность к дружескому общению с другими людьми. Нам кажется, что человек, затерянный среди океанской пустыни, яснее понимает, насколько его счастье зависит от других. Он поддается чувствам, над которыми подшучивал в суете и рассеянности безопасной жизни на берегу: его радует и подбодряет симпатия тех, кто находится в таком же положении, как и он. Общность риска создает и общность интересов, из чего бы ни складывались эти интересы. Подлинный философ, может быть, добавит, что каждому путешественнику ясно, насколько обстоятельства и судьба его спутника тождественны с его собственными, и благодаря этому сходству они приобретают цену и в его глазах. Но, даже если это умозаключение правильно, провидение, к счастью, создало многих представителей рода человеческого такими, что это низменное чувство остается скрытым в глубине наших душ; во всяком случае, ни одного из трех человек, проведших вечерние часы за столом на борту «Королевской Каролины», нельзя было причислить к подобным эгоистам. Здесь они, казалось, совершенно забыли, что разговор, положивший начало их знакомству, вызвал между ними натянутость и недоверие; если же о нем и вспоминали, то таинственность всех обстоятельств и участие, которое проявил к ним молодой человек, вызывали еще больший интерес к нему обеих женщин.

Пробило восемь склянок 77, и не успели трое собеседников отдать себе отчет, что время уже позднее, как раздался грубый, хриплый голос, созывавший людей на новую вахту.

— Начинается вторая ночная вахта, — с улыбкой сказал Уайлдер, заметив, что при этих непонятных ей звуках Джертред вздрогнула, как робкая лань, заслышавшая зов охотничьего рога. — У нас, моряков, голоса не всегда благозвучные, как вы сейчас легко могли судить. Впрочем, здесь, на «Каролине», найдутся уши, для которых этот голос еще менее приятен.

— Вы имеете в виду спящих? — спросила миссис Уиллис.

— Я имею в виду тех, кто сейчас пойдет на вахту. Для матроса нет ничего слаще сна: это ведь самая непрочная из доступных ему радостей. С другой стороны, для командира нет ничего вероломнее сна.

— Но почему для командира сон не так приятен, как для простого матроса?

— Потому что даже во сне он отвечает за людей и судно.

— Вы молоды для такой ответственности, мистер Уайлдер.

— На морской службе все стареют преждевременно.

— Так почему бы вам не бросить эту службу? — быстро спросила Джертред.

— Бросить! — задумчиво повторил он, пристально глядя на девушку и словно медля с ответом. — Для меня это все равно, что отказаться от воздуха, которым я дышу.

— И давно вы так преданы своей профессии? — спросила миссис Уиллис, снова переводя взгляд с простодушного личика своей воспитанницы на молодого человека.

— У меня есть подозрение, что я и родился на море.

— Подозрение? Но вы же, конечно, знаете, где родились?

— Все мы основываем свое знание об этом немаловажном событии на свидетельствах других, — с улыбкой ответил Уайлдер. — Мои первые воспоминания связаны с океаном, и мне даже как-то трудно считать себя сухопутным существом.

— Но вам, по крайней мере, повезло с теми, кто опекал вас с детских лет и заботился о вашем воспитании?

— О да! — горячо ответил он. Затем, на миг закрыв лицо руками, молодой моряк встал и добавил с грустной улыбкой: — А теперь меня призывают мои последние обязанности за эти сутки. Не хотите ли посмотреть на ночное море? Такой искусный и мужественный моряк, как вы, не может лечь спать, пока не убедится, какова погода.

Гувернантка взяла предложенную ей руку, и они, погруженные каждый в свои мысли, молча поднялись по ступенькам. Джертред, как всегда простодушная и веселая, поднялась вслед за ними, и вскоре все трое оказались у подветренного борта шканцев.

Ночь была не столько темна, сколько туманна. В небе светила яркая полная луна, но теперь она плыла за пеленой темных туч, слишком густых для того, чтобы их мог пронизать ее отраженный свет. Лишь местами, там, где облачный покров был реже, пробивался беглый луч, озаряя воду, словно неясное мерцание далекого факела. Ветер был свежий и притом восточный; длинные полосы сверкающей пены шли друг за другом, и от них вода казалась даже более светлой, чем небо. Была довольно сильная бортовая качка, и каждый раз, когда судно врезалось в нарастающую волну, кверху взлетал широкий полумесяц пены, словно море прыгало от радости на всем пути корабля. Но, хотя погода была благоприятная, ветер не совсем противный, а небо скорее пасмурное, чем угрожающее, этот неясный (а с точки зрения не моряка, даже неестественный) свет делал весь пейзаж каким-то особенно опустошенным и диким.

Выйдя на палубу, Джертред вздрогнула, и у нее вырвалось приглушенное восторженное восклицание. Темные волны вздымались и опадали на горизонте, где главным образом и разливался этот казавшийся сверхъестественным свет, и даже миссис Уиллис глядела на них с ощущением глубокой беспомощности. Но Уайлдер смотрел на все так, словно перед его глазами расстилалось безоблачное небо, — для него в этой картине не было ничего нового, ужасного или чарующего. Совсем иначе вела себя его более юная и восторженная спутница. Когда улеглось первое чувство благоговейного страха, она воскликнула, охваченная пылким восторгом:

— Одна такая ночь вознаграждает за целый месяц заключения на корабле! Как вы, должно быть, наслаждаетесь такими картинами, мистер Уайлдер, — ведь вы можете постоянно любоваться ими!

— Да, конечно, они могут доставлять удовольствие. Хотел бы я только, чтобы ветер немного переменился. Не нравится мне это небо и затуманенный горизонт да и ветер, который так упорно дует с востока.

— Судно идет очень быстрым ходом, — спокойно возразила миссис Уиллис, заметив, что молодой человек говорит не думая, и опасаясь, как бы его слова не испугали ее воспитанницу. — Если мы все время будем идти своим курсом, то можно надеяться на скорый и благополучный конец путешествия.

— Конечно! — вскричал Уайлдер, понявший свою неосторожность. — Вы совершенно правы. Мистер Иринг, ветер становится слишком сильным, уберите брамсели. Если этот восточный ветер начнет отклоняться к югу, нам нужно будет выйти как можно дальше в открытое море.

Помощник ответил с должным почтением и, в свою очередь оглядев небо и горизонт, пошел отдавать команду. Покуда матросы на реях убирали паруса, женщины отошли в сторону, предоставив молодому капитану без всяких помех заниматься своим делом. Но Уайлдер отнюдь не считал, что судно требует сейчас его особого внимания, и, едва отдав распоряжение, совершенно, казалось, позабыл, что отдал его. Он стоял все на том же месте, где его впервые поразил вид моря и неба, и продолжал внимательно наблюдать за поведением стихий, особенно же за направлением ветра, который хотя и не был штормовым, но все же налетал на паруса резкими внезапными порывами. После долгого наблюдения молодой моряк что-то пробормотал и принялся быстро шагать взад и вперед по палубе. Однако временами он вдруг ненадолго останавливался, снова устремлял взор на ту часть горизонта, откуда налетали порывы ветра, как будто не доверяя погоде, и старался пронизать взглядом ночной мрак, чтобы рассеять какие-то тяжелые сомнения. Наконец он совсем остановился у одного из концов узкой дорожки, по которой ходил взад и вперед. И, когда глаза его уставились вдруг на какую-то очень далекую точку в океане, в части горизонта, совершенно противоположной той, куда он смотрел перед тем, миссис Уиллис и Джертред, стоявшие неподалеку,