болезни. – Все у тебя будет хорошо.

И одет он был как сельский доктор, реликт давно ушедшего века, который Норман Рокуэлл запечатлел в обложечных иллюстрациях «Сэтедей ивнинг пост». Его туфли из кордобской кожи блестели, коричневато- желтые брюки висели на подтяжках. Пиджак он снял, рукава рубашки закатал, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил узел галстука, не хватало только болтающегося на груди стетоскопа, чтобы получить законченный образ сельского доктора, приехавшего на один из последних за день домашних вызовов, доброго лекаря, которого все знают исключительно как Дока.

Рубашка Дилана с короткими рукавами упростила наложение жгута. Резиновая трубка, завязанная узлом на левом бицепсе, тут же привела ко вздутию вены.

Легонько похлопав пальцем по увеличившемуся в размерах кровяному сосуду, Док пробормотал: «Прекрасно, прекрасно».

Вынужденный вдыхать и выдыхать исключительно через нос, рот запечатали кляп и изоляционная лента, Дилан мог слышать унизительные свидетельства своего нарастающего страха: свистящее дыхание его становилось все более громким и частым.

Ватным шариком, смоченным в медицинском антисептическом растворе, доктор протер нужную ему вену.

Шеп, одной рукой приветствующий неизвестно кого, а второй устанавливающий элемент за элементом в картинку-головоломку, улыбающийся незваный гость, готовящий пациента к инъекции, мерзкий вкус кляпа во рту, резкий запах спирта, давление изоляционной ленты на лодыжки и запястья, все пять чувств Дилана участвовали в фиксации происходящего вокруг, поэтому не имело смысла тешить себя мыслью о том, что это сон. Тем не менее Дилан не раз и не два закрывал глаза и мысленно щипал себя… однако, вновь открыв их, начинал дышать еще чаще, поскольку кошмар оборачивался реальностью.

Шприц, конечно же, не мог быть столь огромным, каким казался. Инструмент таких размеров следовало использовать для инъекций слонам или носорогам, но никак не людям.

Прижав подушечкой правого большого пальца свободный торец поршня, Док надавил на него, выгоняя из иглы воздух, крепко держа шприц за цилиндр. Тоненькая золотистая струйка сверкнула в свете настольной лампы.

С глухими протестующими криками Дилан пытался разорвать путы, раскачивая стул из стороны в сторону.

– Так или иначе, – добродушно заметил доктор, – я намерен сделать вам укол.

Дилан решительно замотал головой.

– Эта субстанция вас не убьет, а вот сопротивление – может.

Субстанция. Если раньше Дилана возмущала мысль о том, что ему введут в вену какое-то лекарство или запрещенный наркотик… а может, токсическое вещество, яд, кровяную сыворотку, зараженную ужасной болезнью, то теперь, когда речь зашла о субстанции, возмущение только возросло. Это слово подразумевало беззаботное, небрежное злодейство. Изверга, собравшегося ввести ему эту самую субстанцию, совершенно не заботило, что именно он вводит в вену своей жертве. Субстанция! В данном конкретном случае под субстанцией понималась золотистая жидкость в шприце, которая могла оказаться более экзотической, чем просто наркотик, или яд, или заразная сыворотка. Она могла быть уникальной, загадочной, возможно, даже не имеющей названия. Если ты знал только одно: улыбающийся, розовощекий, безумный врач накачал тебя субстанцией, тогда хорошие, заботливые и не безумные врачи в больнице «Скорой помощи» не будут знать, какое противоядие или антибиотик нужно дать пациенту, потому что в их арсенале нет средств противодействия субстанции.

Наблюдая, как Дилан безо всякого успеха пытается освободиться от пут, маньяк со шприцем, полным субстанцией, поцокал языком и осуждающе покачал головой.

– Если вы будете продолжать упорствовать, я могу порвать вам вену… или случайно ввести в кровь пузырек воздуха, что приведет к эмболии. Эмболия вас точно убьет, самое меньшее превратит в растение. – Он указал на Шепа, продолжавшего собирать картинку-головоломку. – С головой у вас будет еще хуже, чем у него.

Подведя итоги редких, но случавшихся у него черных дней, Дилан иногда завидовал отстраненности брата от тревог этого мира (если Шеп ни за что не отвечал, то у Дилана забот хватало, в том числе и о самом Шепе), но превращаться в растение что по собственному выбору, что благодаря эмболии ему определенно не хотелось.

Глядя на сверкающую иглу, Дилан прекратил сопротивление. На лице выступил пот. Шумно вдыхая, с силой выдыхая, он фыркал, как пробежавшая немалую дистанцию лошадь. Разболелась голова, не только в том месте, на которое пришелся удар, но и по всей ширине лба. Сопротивление было фатальным, не приносящим никакого результата, по существу, глупым. Поскольку инъекции избежать он не мог, оставалось только с достоинством принять в себя эту мерзкую субстанцию и надеяться, что она не окажется для него смертельной, смириться с неизбежным, выискивать шанс освободиться (при условии, что после инъекции он не потеряет сознание) или получить помощь извне.

– Так-то лучше, сынок. Самое мудрое решение – покончить с этим как можно быстрее. Ты даже не почувствуешь укола, как при прививке против гриппа. Можешь мне довериться.

Можешь мне довериться.

Они так далеко ушли в сюрреалистический мир, что Дилан не удивился бы, если б мебель начала терять прямые формы и изгибаться, как объекты на картинах Сальвадора Дали.

Продолжая мечтательно улыбаться, незнакомец ловко направил иглу в вену и тут же распустил жгут, выполнив обещание не причинять боли.

Верхняя часть подушечки большого пальца, нажимающего на поршень, чуть покраснела.

И тут Док произнес фразу, объединив в ней, казалось бы, несочетаемые слова:

– Я ввожу тебе работу всей моей жизни.

Второй, находящийся в цилиндре, конец поршня медленно двинулся к нижнему торцу, выдавливая золотистую жидкость в иглу.

– Ты, вероятно, задаешься вопросом, что это за субстанция вливается в тебя.

«Прекрати называть это дерьмо СУБСТАНЦИЕЙ!» – заорал бы Дилан, если бы ему не мешала неидентифицированная часть его одежды во рту.

– Невозможно сказать, как подействует она на тебя.

Хотя игла была самая обычная, Дилан понял, что насчет размеров шприца он не ошибся. Шприц определенно предназначался не для людей. Судя по шкале на пластиковом цилиндре, он вмещал 18 кубических сантиметров, а такие дозы прописывались скорее не врачом, а ветеринаром, пациенту, вес которого превышал шестьсот фунтов.

– Это психотропная субстанция.

Необычное слово, даже экзотическое, но Дилан подозревал, что понял бы, что оно означает, если б имел возможность проанализировать его в спокойной обстановке. Но растянутые челюсти болели, напитавшийся слюной тряпичный шар во рту начал эту самую слюну выделять, и она грозила залить горло. Губы горели под изоляционной лентой, страх поднимался изнутри при виде уменьшающегося количества загадочной золотистой жидкости в шприце и, соответственно, увеличивающегося – в его крови. К тому же Дилана сильно раздражала по-прежнему дергающаяся левая рука Шепа, пусть он мог лишь краем глаза смотреть на брата. При таких обстоятельствах ни о каком анализе речи быть не могло. Отрикошетив от его сознания, слово «психотропная» осталось гладким и непрошибаемым, как стальной шарик подшипника, вылетевший из пушки настольной игры и теперь мечущийся по всему полю, отскакивая от одной поверхности к другой.

– На каждого человека она действует по-разному. – В голосе Дока слышалось любопытство ученого, которое порадовало Дилана не больше, чем осколки стекла, найди он их в горшочке с медом. Хотя этот человек и выглядел как сельский доктор, что-то в нем было от Виктора фон Франкенштейна. – Эффект всякий раз, без единого исключения, интересный, часто потрясающий, иногда положительный.

Интересный, потрясающий, иногда положительный. Да, не похоже на работу всей жизни, скажем, Джонаса Солка[5]. Док, судя по всему, был