Оторвав, наконец, взгляд от тыквы, Френк спросил резчика: 'Я дам вам, сколько захочу?'
– И получишь то, что дашь.
– Сколько бы я ни дал, фонарь будет мой?
– Да, но ты получишь то, что дашь, – отрубил старик.
Френк положил черную тыкву на землю, вытащил из кармана пригоршню мелочи. Улыбаясь, шагнул к старику, протягивая пятицентовик.
Резчик потянулся за монетой.
– Нет! – протестующе воскликнул Томми.
И Френк, и старик в изумлении уставились на него.
– Нет, Френк, это плохая тыква, – продолжил Томми. – Не покупай ее. Не приноси домой.
Мгновение Френк продолжал таращиться на Томми, словно не мог поверить своим ушам, потом расхохотался.
– Ты всегда был сосунком, но я и представить себе не мог, что ты можешь испугаться тыквы.
– Это плохая тыква, – стоял на своем Томми.
– Ты боишься темноты, боишься высоты, боишься тех, кто может жить в чулане, боишься половины мальчишек, которых встречаешь, а теперь вот испугался еще и тыквы, – Френк рассмеялся вновь, и в смехе его, помимо веселья, слышались презрение и отвращение.
Рассмеялся и старик, только веселья в его смехе не чувствовалось.
Томми пронзила ледяная стрела страха, и он подумал, что, может, он действительно сосунок, боящийся даже собственной тени? Может, у него проблемы с головой? Школьный психолог говорила, что он 'слишком чувствительный'. Его мать говорила, что у него 'слишком богатое воображение', а его отец говорил, что ему 'недостает практичности, что он – мечтатель'. Может, все это правда и со временем он попадет в психиатрическую клинику, будет сидеть в комнате со стенами, обитыми поролоном, разговаривать с призраками и есть мух. Но, черт побери, при этом он знал, что черная тыква – зло.
– Эй, старик, – Френк отвернулся от Томми. – Вот пятицентовик. Я действительно могу купить на него этот фонарь?
– Я беру пятицентовик за свою работу, но тебе придется заплатить за саму тыкву человеку у ворот.
– Договорились, – кивнул Френк.
Резчик выхватил пятицентовик из руки Френка.
Томми снова пробрал озноб.
Френк наклонился, поднял тыкву. В этот самый момент солнце прорвалось сквозь облака. Колонна света упала на ту часть пустыря, где они стояли.
Только Томми увидел, что произошло в этот момент. Засверкали оранжевые бока тыкв, зеленый отсвет лег на пыль, блеснул металл стула, но солнечный свет не коснулся старика-резчика. Обошел его, оставив в тени. Такого просто не могло быть, но... старика словно окружала некая субстанция, которая отталкивала свет.
Томми ахнул.
Старик бросил на Томми грозный взгляд, будто был не человеком, а духом бури и мог в мгновение ока сбить мальчика с ног порывом ветра, залить дождем, испепелить молниями, оглушить громовыми раскатами. Мрачный огонь его янтарных глаз обещал боль и страдания.
Облака вновь скрыли солнце.
Старик подмигнул.
'Мы – покойники', – с тоской подумал Томми.
Стоящий с тыквой в руках Френк исподлобья глянул на старика, ожидая услышать, что обещание продать фонарь за пятицентовик – шутка.
– Я действительно могу взять эту тыкву?
– Сколько я могу повторять одно и то же?
– А сколько у вас ушло на нее времени? – спросил Френк.
– Около часа.
– И вы готовы работать за пятицентовик в час?
– Я работаю за удовольствие. Нравится мне вырезать из тыкв фонари, – и старик вновь подмигнул Томми.
– Вы что, слабоумный? – спросил Френк, обаятельно улыбаясь.
– Возможно. Возможно.
Френк пристально посмотрел на старика, казалось, ощутив малую толику того, что чувствовал Томми, пожал плечами и, держа перед собой черный фонарь, направился к тому месту, где его отец выбирал тыквы для большой вечеринки, намеченной на завтра.
Томми хотелось броситься вслед за Френком, убедить его вернуть черную тыкву, получив взамен пятицентовик.
– Послушай, – остановил его голос резчика, который вновь принялся за тыкву, что лежала у него на коленях.