и
Младший давно уже подумывал над тем, чтобы приобрести одно из его творений.
Восемь из девяти скульптур, выставленных в витринах, производили столь неизгладимое впечатление на прохожих, что большинство, после первого случайно брошенного на них взгляда, тут же отворачивались и ускоряли шаг. Не каждый из нас рождён ценителем искусства.
Девятая скульптура к искусству отношения не имела, во всяком случае, создал её не Грискин, и если она могла кого-то потрясти, так только Младшего. На чёрном пьедестале стоял оловянный подсвечник, идентичный тому, которым Младший сокрушил череп Томаса Ванадия, а потом в значительной мере изменил конфигурацию его плоского лица.
Едва ли не весь подсвечник покрывал чёрный налёт. Возможно, копоть. Словно он побывал в огне.
В верхней части подсвечника тарелочка для сбора воска и гнездо под свечу замарали чем-то красно- бурым, по цвету неотличимым от засохшей крови.
К этим красно-бурым пятнам прилипли какие-то волокна, должно быть, до того, как пятна высохли. Волокна эти очень уж напоминали человеческие волосы.
Страх перекрыл вены Младшего, он застыл, как памятник, среди спешащих по своим делам пешеходов, в полной уверенности, что сейчас его хватит удар.
Закрыл глаза. Досчитал до десяти. Открыл глаза.
Подсвечник по-прежнему стоял на пьедестале.
Напомнив себе, что природа — всего лишь тупая машина, полностью лишённая загадочности, а потому неизвестное всегда окажется чем-то знакомым, стоит только приглядеться к нему поближе, Младший понял, что может двигаться. Каждая его ступня весила не меньше любой из бронзовых скульптур Рота Грискина, но он пересёк тротуар и вошёл в «Галерею Кокена».
В первом из трёх больших залов не оказалось ни покупателей, ни сотрудников. Только в дешёвых галереях толпились зеваки и продавцы. В заведениях высшего класса, вроде «Галереи Кокена», зевак отваживали, а отсутствие продавцов, всячески навязывающих свой товар, только подчёркивало ценность и значимость выставленных произведений искусства.
Второй и третий залы ничем не отличались от первого, тишиной напоминая похоронное бюро, но в дальней стене третьего зала Младший увидел дверь, ведущую в служебные помещения. И уже направился к ней, когда из неё вышел мужчина; должно быть, предупреждённый электронной системой наблюдения, скрытые камеры которой проследили путь Младшего.
Высокого, с серебристыми волосами над классическим лицом, галерейщика отличали безупречные манеры, свойственные и гинекологу, и особе королевской крови. Из-под левого рукава сшитого по фигуре темно-серого костюма поблёскивал золотой «Ролекс». В годы бурной молодости Рот Грискин за такие часы мог не моргнув глазом и убить.
— Меня интересует одна из маленьких скульптур Грискина, — Младшему удавалось сохранять внешнее спокойствие, хотя во рту у него пересохло от страха, а перед мысленным взором то и дело возникал образ копа-маньяка, мёртвого, гниющего, но тем не менее выслеживающего его на улицах Сан- Франциско.
— Да? — ответил седоволосый галерейщик, чуть наморщив нос, словно ожидал, что следующим вопросом покупатель осведомится, а входит ли пьедестал в стоимость скульптуры.
— Мне больше по вкусу картины, чем объёмные произведения искусства, — объяснил Младший. — Собственно, в моей коллекции имеется только одна скульптура Пориферана.
«Индустриальная женщина», купленная за девять с небольшим тысяч долларов восемнадцать месяцев тому назад и в другой галерее, сейчас стоила никак не меньше тридцати тысяч, так быстро росла известность и популярность Бэрола Пориферана.
Это доказательство вкуса и финансовых возможностей произвело самое благоприятное впечатление. Галерейщик заметно оттаял, то ли улыбнулся, то ли скорчил гримасу, словно от неприятного запаха, и признался, что он — Максим Кокен, владелец галереи.
— Скульптура, которая заинтересовала меня, — Младший указал на витрину, — очень напоминает под… подсвечник. И разительно отличается от остальных.
Выразив недоумение, галерейщик направился в первый зал, скользя по натёртому полу, как на коньках.
Подсвечник исчез. На пьедестале, который он занимал, стояла великолепная бронзовая скульптура Грискина, одного взгляда на которую хватило бы, чтобы и монахиням, и убийцам долго снились кошмары.
Младший попытался объяснить, что к чему, но выражением лица Максим Кокен напоминал полисмена, выслушивающего оправдания убийцы, который стоял перед ним с обагрёнными кровью руками. И его слова не принесли радости Младшему: «Я уверен, что Рот Грискин никогда не отливал подсвечников. Если вам нужен этот, безусловно, полезный предмет обихода, я рекомендую обратиться в отдел домашней утвари универмага «Гаме».
Униженный и оскорблённый, Младший покинул галерею. Его распирала злость, но не уходил и страх.
На улице он повернулся к витрине. Ожидал увидеть подсвечник, который по какой-то сверхъестественной причине открывался человеческому глазу только с улицы, но на пьедестале стояла скульптура Грискина.
Всю осень Младший читал книги о призраках, полтергейстах, домах, где водились призраки, кораблях, на которых не было никого, кроме призраков, сеансах вызова духов, записях, сделанных духами, съёмках духов, общении с духами через контактеров, экзорцизме, выходах в астрал, гадальных досках и вышивании.
Он пришёл к выводу, что гармонично развитый, самосовершенствующийся человек должен овладеть каким-либо ремеслом, и вышивание приглянулось ему больше гончарного дела или художественного склеивания. Для работы с глиной требовались гончарный круг и сушильная печь, от второго отпугивали клей и лак. К декабрю он начал первый проект: на наволочке к маленькой подушке вышил крестиком цитату из Зедда: «Смиренность — удел неудачников».
13 декабря, глубокой ночью, последовавшей за крайне утомительным днём, который Младший потратил на поиски Бартоломью по телефонным справочникам и вышивание, его разбудило пение. В двадцать две минуты четвёртого. Слышал он только голос. Пела женщина. Без музыкального сопровождения.
Полусонный, Младший поначалу решил, что пение это — элемент сна. Голос едва слышался, поэтому прошло какое-то время, прежде чем он узнал мелодию: «Кто-то поглядывает на меня». Вот тут он сел и отбросил одеяло.
Зажигая по пути все лампы, Младший отправился на поиски исполнительницы серенады. В руке он зажал 9-миллиметровый пистолет, хотя против призрака стрелковое оружие не помогало. Однако, несмотря на то что про призраков он прочитал горы книг, они не убедили его в их существовании. Поэтому его вера в эффективность пуль, а также оловянных подсвечников осталась непоколебимой.
Пусть и едва слышное, пение женщины ласкало слух. Она так точно вела мелодию, что оркестра и не требовалось. Но при этом песня волновала и будоражила. Слышались в ней тоска и раздирающая душу грусть. Так петь определённо мог только призрак.
Младший выслеживал женщину, а она ускользала от него. Песня всегда доносилась из соседнего помещения, но, стоило Младшему зайти туда, звучала в той комнате, откуда он только что ушёл.
Три раза пение смолкало, но дважды, когда он уже думал, что больше не услышит её, она начинала петь вновь. На третий раз тишина так и осталась непотревоженной.
Жил Младший в доме старой постройки, с отличной звукоизоляцией. Шум из других квартир долетал до его ушей крайне редко. И никогда раньше он не мог разобрать в голосах соседей хоть слово… не говоря уже о песне.
