Розы, уже стоявшие в вазах у надгробия Джоя, привёз Эдом. Он тоже купил их в цветочном магазине, тщательно выбирая каждую, но не смог набраться смелости и поехать на кладбище вместе с Агнес и Барти.

— Моему папе нравится Рождество? — спросил Барти, присев на травку перед надгробием.

— Твоему папе не просто нравилось Рождество, он его обожал. Начинал готовиться к нему в июне. Если бы Санта-Клаус не появился раньше, твой папа точно занял бы его место.

Протирая надгробие чистой тряпочкой, которую они привезли с собой, Барти спросил:

— Он считает так же хорошо, как я?

— Ну, он работал страховым агентом, где без математики никуда. А также был хорошим инвестором. Конечно, с тобой он сравниться не мог, но я уверена, что часть способностей ты унаследовал от него.

— Он читает детективные истории про отца Брауна? Присев на корточки рядом с сыном, наводя глянец на граните, Агнес спросила:

— Барти, сладенький, почему ты?…

Он перестал протирать надгробие и встретился с ней взглядом.

— Что?

И хотя она понимала, что нелепо задавать такой вопрос трёхлетнему мальчику, она не могла не спросить своего вундеркинда:

— Сынок… ты понимаешь, что говоришь о своём отце в настоящем времени?

Барти никто не учил правилам грамматики, но он впитывал их в себя, как корни роз Эдома — полезные вещества.

— Конечно.

— Почему?

Мальчик пожал плечами.

На кладбище по случаю праздника скосили траву. Агнес не отрывала взгляда от сине-зелёных глаз сына, и почему-то запах свежескошенной травы с каждой секундой становился все сильнее.

— Сладенький, ты понимаешь… разумеется, понимаешь… что твой папа ушёл.

— Конечно. В день моего рождения.

— Вот именно.

Необыкновенный ум и способности Барти приводили к тому, что Агнес он казался больше и сильнее, чем был на самом деле. А вот теперь, окутанная запахом скошенной травы, она вдруг со всей отчётливостью поняла, что Барти совсем ещё маленький, у него нет отца, а дарованные свыше таланты лишают его нормального детства, и взрослеет он гораздо быстрее, чем обычные дети. Видя, как хрупок Барти, как он уязвим, Агнес испытывала ту самую беспомощность, которая никогда не отпускала Эдома и Джейкоба.

— Я бы хотела, чтобы твой папа мог играть с тобой, воспитывал тебя.

— Где-то он играет, воспитывает.

Поначалу она подумала: Барти хочет сказать, что отец наблюдает за ним с небес, и от любви к сыну, от щемящей тоски по мужу на её глаза навернулись слезы.

Но следующей фразой Барти уточнил свои слова:

— Папа умер здесь, но он умер не везде, где я есть.

Агнес тут же вспомнилась другая фраза, произнесённая Барти в июле: «Моя простуда здесь, но не везде, где я есть».

Чуть раньше перечное дерево что-то шептало ветру, розы кивали яркими головками. А тут все кладбище словно застыло.

— Мне тут одиноко, — продолжил Барти, — но одиноко мне не везде.

Агнес вспомнила сентябрьский разговор в спальне Барти: «Где-то дети живут в соседнем доме».

И где-то Селма Галлоуэй, их соседка, была не старой девой, а замужней дамой с внуками.

Непонятная слабость вдруг охватила Агнес, ноги подогнулись, и она опустилась на колени рядом с мальчиком.

— Иногда здесь грустно, мамик. Но не грустно везде, где ты есть. Во множестве мест папа с тобой и со мной, и мы там счастливее, и все в полном порядке.

Вновь эти странные грамматические конструкции, которые она поначалу принимала за ошибки, допустить их мог даже вундеркинд, а иногда интерпретировала как фантазии. Но теперь она начала понимать, что все не так просто. И охвативший её страх вызвала мысль о том, что психические расстройства братьев обусловлены не только пагубным влиянием отца, но и генетическими причинами, которые могли дать себя знать и в сыне. Несмотря на чрезвычайную одарённость, Барти, возможно, грозило психическое заболевание, которое сейчас проявлялось в этих более чем странных фразах.

— И во многих местах для нас все складывается гораздо хуже. Где-то ты умираешь тоже, когда я родился, поэтому я остаюсь круглым сиротой.

Эти слова только подлили масла в огонь. Агнес по-настоящему испугалась за психическое здоровье сына.

— Пожалуйста, сладенький… пожалуйста, не…

Она хотела попросить его не говорить так странно и непонятно, но не смогла вымолвить этих слов. Когда Барти спросил бы её, почему, а он обязательно бы спросил, ей пришлось бы сказать, что она боится за него, боится, что у него ужасная болезнь, но она не могла поделиться своими страхами с мальчиком. Она жила только ради него, и, если бы с ним что-то случилось из-за того, что она потеряла веру в него, она бы этого не вынесла.

Внезапно начавшийся дождь избавил её от необходимости заканчивать предложение. Несколько крупных капель упали им на лица, и они ещё не успели подняться на ноги, как небесный душ включился на полную мощность.

Розы они на могилу принесли, а вот о зонтах не подумали. Синоптики предупреждали об облачности, но не о дожде.

Здесь дождь, а где-то мы ходим под солнцем.

Мысль эта, как стрелой, пронзила Агнес, встревожила её и почему-то согрела заледеневшее сердце.

Их «шеви» стоял на дороге, в сотне ярдов от могилы. При полном безветрии дождь лил как из ведра, и за пеленой воды автомобиль подрагивал, словно мираж.

Уголком глаза следя за Барти, Агнес соизмеряла свой бег со скоростью его коротеньких ножек, поэтому, пока они добрались до машины, замёрзла и вымокла до нитки.

Мальчик побежал к дверце пассажирского сиденья. Агнес не последовала за ним, зная, что он вежливо, но твёрдо выразит недовольство, если помогать ему в деле, с которым он мог справиться сам.

Едва Агнес села за руль, как Барти оказался рядом. И когда она вставляла и поворачивала ключ зажигания, заводя мотор, уже обеими ручонками захлопывал дверцу.

Она дрожала от холода, вода с мокрых волос струилась по лицу. Агнес протёрла лоб рукой, чтобы вода не заливала глаза.

Запахи мокрой шерсти и парусины поднимались от свитера и джинсов. Агнес включила обогреватель и повернула направляющие центрального воздуховода к Барти.

— Сладенький, направь на себя другой воздуховод.

— Мне и так хорошо.

— Ты заболеешь пневмонией, — она перегнулась через мальчика, чтобы отрегулировать направление потока в боковом воздуховоде.

— Тепло нужно тебе, мама. Не мне.

Только тут она посмотрела на сына, моргнула, скинув с ресниц крошечные капельки воды, и увидела, что Барти совершенно сухой. Ни единый дождевой бриллиант не сверкал в его густых тёмных волосах или на по-детски гладком лице. Рубашка и свитер были совершенно сухими, словно их только что достали из шкафа