а в шесть играл концерты Мендельсона и Чайковского. Ида Гендель исполняла их в пять лет.
Но со временем Агнес пришла к мысли, что при всём удовольствии, которое получает мальчик от математики и манипуляций с цифрами, его главный дар и призвание должны проявиться в чём-то другом. И он лишь ищет свою судьбу, которая скорее всего окажется более удивительной и необычной, чем у всех вундеркиндов, о которых она читала.
Гениальность Бартоломью могла бы вызвать страх, даже отталкивать, если б во многом он не оставался самым обычным ребёнком. Соответственно, общение с ним не доставляло бы столько радости, если бы собственная одарённость производила на него хоть какое-то впечатление.
При всех талантах Бартоломью оставался мальчишкой, который любил бегать, прыгать, играть. Катался на автомобильной шине, подвешенной к ветке дуба. Дрожал от восторга, когда ему подарили трёхколёсный велосипед. Радостно смеялся, когда дядя Джейкоб перекатывал сверкающий четвертак по костяшкам пальцев или показывал другие простенькие фокусы с монетами.
Барти не отличался застенчивостью, но не был и выскочкой. Не стремился получать похвалу за свои достижения, более того, о них знали только близкие родственники. Его вполне устраивало то, что он растёт, развивается, обретает новые знания.
При этом мальчику вполне хватало компании матери и дядьёв. Но Агнес волновало отсутствие в округе детей его возраста. Она думала, что один или два товарища по играм ему бы не помешали.
— Где-то они у меня есть, — заверил он мать, когда она укладывала его в постель.
— Да? И где же ты их держишь? Прячешь в стенном шкафу?
— Нет, там живёт чудище, — ответил Барти и, конечно же, пошутил, потому что ночных страхов он не знал.
— Хо-хо, — она взъерошила сыну волосы. — У меня появился мой собственный маленький Ред Скелтон[48].
Телевизор Барти смотрел редко. Лишь несколько раз засиживался допоздна и захватывал начало «Шоу Реда Скелтона», но этот комик всегда ужасно его смешил.
— Где-то дети живут в соседнем доме.
— Насколько мне известно, к югу от нас живёт мисс Гал-лоуэй. Вышедшая на пенсию. Незамужняя. Без детей.
— Да, но где-то она — замужняя дама с внуками.
— Так у неё две жизни?
— Гораздо больше, чем две.
— Сотни!
— Гораздо больше.
— Селма Галлоуэй, загадочная женщина.
— Возможно, иногда.
— Днём вышедшая на пенсию профессорша, по ночам — русская шпионка.
— Нет, она не шпионка.
В тот же вечер, у кровати сына, Агнес вдруг начала осознавать, что эти весёлые разговоры с Барти совсем не шутка, как ей могло показаться, что он по-детски хочет поделиться с ней какими-то знаниями, которые она принимала за плод фантазии.
— А к северу от нас Джейни Картер уехала в прошлом году в колледж, она единственный ребёнок.
— Картеры не везде живут здесь.
— Да? Они сдают свой маленький дом пиратам с маленькими пиратиками и клоунам с маленькими клоунятами?
Барти засмеялся:
— Ты — Ред Скелтон.
— А у тебя слишком богатое воображение.
— Скорее нет, чем да. Я люблю тебя, мама. — Он зевнул и мгновенно заснул, чем всегда её удивлял.
Но всё изменилось в один момент. Изменилось раз и навсегда.
За день до Рождества утром калифорнийское побережье ещё заливали солнечные лучи, но после полудня небо заволокли тяжёлые облака, правда, не пролившиеся дождём.
Ореховые пирожные, торты с корицей и заварным кремом, подарки, обёрнутые яркой бумагой и перевязанные лентами: Агнес Лампион объезжала не только тех, кто значился в списке нуждающихся, но и своих многочисленных друзей. И каждое милое лицо, каждое объятие, каждая улыбка, каждое радостное восклицание: «Весёлого Рождества!» укрепляли её дух, позволяли набраться сил, приготовиться к грустному ритуалу, предстоявшему ей после раздачи подарков.
Барти ехал вместе с матерью в зелёном «Шевроле»-универсале. Поскольку пирожные, торты и подарки не уместились в одном автомобиле, за ними, на своём жёлто-белом «Форде», следовал Эдом.
Колонну из двух автомобилей Агнес назвала рождественским караваном. Барти, большому любителю приключений и фантастических историй, название это очень понравилось. Он частенько оборачивался, вставал на колени и энергично махал рукой дяде Эдому.
Остановки, очень короткие, следовали одна за другой, перед глазами бесконечной чередой сменялись по-разному украшенные ёлки, их угощали пирожками, горячим шоколадом, лимонными дольками, эгногом[49], из кухонь долетали аппетитные запахи, все желали друг другу всего наилучшего, подарки они не только раздавали, но и получали, в автомобиле место ореховых пирожных занимали булочки, залитые шоколадом, по радио исполняли «Серебряные колокольчики», «Послушай, как поют колокола», «Колокольный перезвон»… и в три часа дня, за девять часов до полуночи, раздали все подарки, выполнив намеченный план ещё до того, как Санта-Клаус сел в запряжённые оленями сани.
От дома Обадьи Сефарада, последней точки их маршрута, Эдом поехал домой, нагруженный булочками, сливовыми пирогами и подарками. Его «Кантри Сквайр» сразу рванул с места, словно Эдом стремился опередить и торнадо, и приливные волны.
Агнес и Барти предстояло съездить ещё в одно место, на могилу Джоя, мужа, которого ей так не хватало каждый день, и отца, которого сын ни разу не увидел.
Кипарисы, высокие и строгие, выстроились вдоль дороги на кладбище, словно охраняли страну живых от рвущихся туда не находящих покоя душ.
Джой лежал не под кипарисом, а под калифорнийским перечным деревом. Изогнутые, наклонённые вниз ветви, казалось, замерли в размышлениях или молитве.
Стало прохладнее, но ещё не подморозило. Из-за холма долетал пахнущий океаном ветерок.
На могилу они принесли красные и белые розы. Агнес — красные, Барти — белые.
Весной, летом и осенью они украшали могилу розами, выращенными Эдомом в садике у дома. Рождественские букеты приходилось покупать у цветочника.
Чуть ли не с детства Эдома тянуло к земле, особенно нравилось ему выводить новые сорта роз. В шестнадцать лет один из его цветков занял первое место на конкурсе, который проводился в рамках цветочной выставки. Когда отец узнал об этом, он воспринял желание Эдома получить приз как грех гордыни. Наказание последовало незамедлительно, и Эдом три дня не мог подняться с постели, а когда спустился вниз, то увидел, что отец вырвал с корнем все розовые кусты.
Одиннадцать лет спустя, через несколько месяцев после женитьбы на Агнес, Джо предложил Эдому «кое-куда с ним съездить». И привёз его в питомник. Домой они вернулись с пятидесятифунтовыми мешками специальной мульчи, удобрениями, инструментами. Вместе убрали дёрн, вскопали землю в саду, подготовили её под саженцы гибридных роз, которые привезли неделей позже.
Этот розарий стал единственной ниточкой, связывающей Эдома с природой, которая не вызывала в нём ужаса. Активная помощь Джоя в восстановлении розария, как полагала Агнес, и послужила главной причиной того, что Эдом, в отличие от Джейкоба, не ушёл в себя и гораздо лучше приспособился к реалиям окружающего мира.
