приезде в Сан-Франциско три года тому назад.

Зал ничуточки не изменился. Даже пианист остался прежний, разве что сменил смокинг и цветок в петлице.

Несколько красивых женщин сидели в баре в одиночестве, что указывало на разительные подвижки, происшедшие в обществе за последние три года. Младший чувствовал на себе их горячие взгляды, знал, чего им хочется, понимал, что любая с радостью ляжет под него.

Но теперь в нём нарастало напряжение иного рода, отличное от того, которое он снимал с помощью женщин. Это напряжение придавало сил, приятно щекотало нервы, ему хотелось, чтобы оно копилось и копилось, чтобы разрядиться вечером того дня, когда откроется выставка Целестины Уайт, 12 января. Это напряжение он мог снять не совокуплением с женщиной, но лишь убийством Бартоломью, и он рассчитывал, что острота ощущений даст оргазму сто очков вперёд.

Он думал о том, чтобы выследить Целестину и, соответственно, отродье Серафимы, до открытия выставки. Адрес могли дать в отделе выпускников колледжа. Наверняка он мог бы получить его от галерейщиков или других художников.

Однако после убийства Бартоломью кто-нибудь мог вспомнить о человеке, который интересовался его матерью, Целестиной. Младший не мог пожаловаться на внешность, он производил на людей, особенно на женщин, неотразимое впечатление. Следовательно, рано или поздно копы постучались бы в его дверь.

Разумеется, он имел наготове документы Пинчбека и Гаммонера, две запасные позиции. Но использовать их не хотелось. Младшему нравилось жить на Русском холме.

Он уже расплачивался за обед и обдумывал размер чаевых, когда пианист заиграл «Кто-то поглядывает на меня». И хотя он весь вечер ждал этой мелодии, с первых же нот его передёрнуло.

Как и в первый вечер в Сан-Франциско, и в два последующих, он вновь сказал себе, что эта мелодия входила в репертуар пианиста. Искать объяснение в сверхъестественном не имело смысла.

Однако, когда он подписывал чек, рука заметно дрожала.

Последний раз Младший сталкивался с паранормальным событием в предрассветные часы 18 октября, когда певунья-призрак выдернула его из кошмара, наполненного червями и тараканами. Тогда, криком требуя, чтобы она замолчала, он перебудил соседей.

Но и теперь ненавистная музыка нервировала его. Возникла и не отпускала мысль: приди он домой один, фантом, то ли призрак мстительной Виктории Бресслер, то ли кого-то ещё, обязательно навестит его. Так что ему требовалась компания.

Потрясающе красивая женщина, в одиночестве скучающая у стойки бара, пробудила в нём желание. Блестящие чёрные волосы, крылья ночи, слетевшие с неба. Смуглая, шелковистая кожа. Глаза как бездонные озёра, поблёскивающие отражением вечности и звёзд.

Bay. Она настраивала его на поэтический лад.

Завораживала и элегантность. Розовый костюм от Шанель, юбка до колена, нитка жемчуга на шее. Она даже носила бюстгальтер. В этот век эротического раскрепощения притворная скромность возбуждала намного сильнее.

Усевшись на свободный стул рядом с красоткой, Младший предложил угостить её выпивкой. Она согласилась.

Рене Виви говорила с мягким южным акцентом. Избегала откровенного кокетства, не навязывала своего мнения, хотя чувствовалось, что она образованна и начитана, не стремилась монополизировать разговор, короче, была отличной собеседницей.

Младший прикинул, что ей чуть больше тридцати, то есть она старше его лет на шесть, но его это нисколько не смущало. К более старшим по возрасту, как и к людям другого цвета кожи или национальности, он относился без предубеждения.

Если дело касалось любовных утех или убийства, он никогда не руководствовался расистскими принципами. Шутка, которой он ни с кем не мог поделиться. Но правда.

Младший задался вопросом, а каково будет трахнуть Рене, а потом убить её. Однажды он уже убил безо всякой на то причины. Одного из ненавистных ему Бартоломью. Проссера в Терра-Линде. Мужчину. В том случае эротический элемент отсутствовал напрочь. Его ожидали новые ощущения.

Каин Младший, конечно же, не был сексуальным маньяком, его не толкали на убийство бушующие в нём, не поддающиеся контролю страсти. Одна ночь секса и убийства, первая и последняя, не требовала серьёзного самоанализа и переоценки личностных особенностей.

Две указывали бы на опасную тенденцию. Три — не заслуживали оправдания. Но одна — не более чем эксперимент. Познавательный эксперимент.

Любой истинный искатель приключений его бы понял.

Когда Рене, не подозревая о грядущем, упомянула, что унаследовала приличное состояние, Младший решил, что выдуманным богатством она хочет крепче привязать его к себе. Но когда они поднялись к ней, роскошь обстановки подсказала, что он имеет дело не с продавщицей, воображающей себя богатой наследницей.

Чтобы попасть в её апартаменты, им не пришлось ни ехать на автомобиле, ни идти пешком, потому что жила она в отеле, где он обедал: три верхних этажа занимали квартиры.

Переступив порог, он словно перенёсся в другое столетие и на другой континент — в Европу времён Людовика Четырнадцатого. Огромные комнаты, высоченные потолки, царство барокко: золочёная лепнина, музейные шкафы, стулья, столы, массивные зеркала, комоды.

Младший понял, что убивать Рене в эту самую ночь, мягко говоря, непрактично. Сначала надо на ней жениться, какое-то время наслаждаться её компанией, а потом устроить несчастный случай или самоубийство и утешиться если не всем, то немалой долей её состояния.

Он убьёт не для того, чтобы пощекотать себе нервы, теперь, при здравом размышлении, Младший понимал, что уже перерос эти ребячества, пусть и приобрёл бы в процессе какой-никакой новый жизненный опыт. Для убийства у него будет веская причина.

За последние годы он убедился, что паршивые несколько миллионов могут купить куда больше свободы, чем он рассчитывал, сталкивая Наоми с пожарной вышки. Настоящее богатство, пятьдесят или сто миллионов, могло не только расширить горизонты свободы, не только придать новый импульс самосовершенствованию, но и принести власть.

Перспектива обретения власти интриговала Младшего.

Он нисколько не сомневался в том, что сможет убедить Рене выйти за него замуж, несмотря на все её богатства и утончённость. Он подчинял женщин своим желаниям с той же лёгкостью, с какой Склент переносил на холст своё видение мира, а Рот Грискин отливал из бронзы шедевры.

И действительно, ещё до того, как Рене опробовала машину любви Каина Младшего, до того, как испытала на себе, что в сравнении с ним остальные мужчины вовсе и не мужчины, она так разгорячилась, что Младшему хотелось вылить на неё бутылку шампанского, чтобы спонтанное самовозгорание не уничтожило костюмчик от Шанель.

В гостиной, у огромного центрального окна, из которого открывался великолепный вид на город, стоял большой золочёный диван, обитый дорогой декоративной тканью. Вот на этот диван и увлекла Младшего Рене, чтобы именно здесь он одержал над ней решительную победу.

Она с жадностью впилась в его губы, её гибкое тело излучало вулканический жар, и, когда рука Младшего скользнула ей под юбку, думал он исключительно о сексе, богатстве и власти. Пока не обнаружил, что имеет дело не с наследницей, а с наследником, чьи половые органы смотрелись бы куда уместнее в боксёрских трусах, чем в шёлковом женском белье.

В диком ужасе он отпрянул от Рене. Потрясённый, оскорблённый, униженный, вскочил с дивана, отплёвываясь, вытирая рот, матерясь.

К его полному изумлению, Рене потянулась к нему, томно и соблазнительно, пытаясь успокоить, вновь привлечь в объятия.

Младшему хотелось её убить. Убить его. Кем бы ни была эта тварь. Но он чувствовал, что Рене лучше его владеет приёмами рукопашного боя, и не мог заранее просчитать, чем закончится схватка.

Когда Рене поняла, что её отвергли окончательно и бесповоротно, она, он, оно… превратилась из воспитанной южной леди в злобную, брызжущую ядом рептилию. Глаза яростно заблестели, губы