– Хорошо сработали, Дрейфус.

После ухода Дрейфуса Камачо долго смотрел на дверь. Он дал промашку, солгав сотруднику. Единственная возможность сохранить безопасность, живя двумя совершенно разными жизнями, – это никогда не лгать. Ни в коем случае. Часто приходится говорить не всю правду, но это не ложь. Ложь – это западня, это мина, которая в любое время может взорваться и поразить насмерть. А солгал он не в мелочи. Теперь он невидящим взглядом скользил по предметам на своем столе, размышляя над размерами лжи и ее возможными последствиями. Глупо! Дурацкая, идиотская ложь.

Он потер лоб и, не в состоянии усидеть на месте, начал расхаживать взад-вперед по кабинету, пока не оказался перед схемой организационного строения Пентагона на стене. Если файлов сорок, или шестьдесят три, или сколько их там, доступ ко всем ним имеет крайне ограниченная группа людей, причем почти все эти файлы относятся к засекреченным разработкам. Адмирал Тайлер Генри подозревает, что это именно так. Шпион Олбрайт знает наверняка и уже сказал об этом.

Контрразведчик Камачо обязан доказать или опровергнуть эту гипотезу как можно быстрее, иначе Дрейфус, и Генри, и Олбрайт, и многие другие сочтут его некомпетентным – или того хуже.

Он присмотрелся к одному из квадратиков на сложнейшей схеме. Внутри квадратика было написано: «Заместитель министра обороны по науке и технике».

Камачо присел за стол, отпер нижний правый ящик и вынул досье. В нем были фотокопии всех шестидесяти трех писем, в хронологическом порядке. Все написаны на плотной белой копировальной бумаге твердым карандашом – мудрая предосторожность со стороны автора или авторов. Чернила можно подвергнуть анализу, продавцов ручек можно опросить, но обычный карандаш есть обычный карандаш. А копировальная бумага имеется в любом учреждении.

В день советское посольство получает несколько десятков писем и открыток со всех концов Соединенных Штатов. Большинство из них короткие и конкретные.

Многие содержат оскорбления типа «ешь дерьмо, Иван». После чернобыльской катастрофы и землетрясения в Армении письма шли тысячами к большому неудовольствию почтовых служащих и агентов ФБР, которым приходилось все это разбирать.

За последние три года письма, собранные в досье, были извлечены из этого потока для изучения. Все они были написаны печатными буквами, достаточно объемны, чтобы вместить внутренний код, и сочинял их, несомненно, весьма образованный человек. Одни были подписаны, другие нет. Что интересно, более восьмидесяти процентов их отправлено из Вашингтона или пригородов. Ни один из адресов отправления не отстоял дальше чем на сто пятьдесят километров от столицы. Все запечатаны, в дешевых белых конвертах, которые продаются в сотнях книжных и хозяйственных магазинов, универсамов, киосков и так далее по всему городу.

Камачо всматривался в эти письма. Нетрудно заметить, что писал их один и тот же человек – почерк четкий, аккуратный, стиль везде одинаков. Кое-где синтаксис витиеватый, не совсем правильный. Похоже, автор сознательно запутывал предложения. Неизбежно напрашивался вывод, что именно здесь содержится внутренний код.

Принцип матрицы требует, чтобы письмо было достаточно длинным, чтобы замаскировать сообщение значительного размера, допустим, в тридцать пять знаков. Если один знак характеризуется в среднем тремя словами, то в письме должно быть не менее ста пяти слов – слишком много для открытки.

Пугало огромное количество букв. Многие из них, конечно, были сором.

«Минотавр» понимал, что эти буквы привлекут внимание, поэтому писал их в таком количестве. И невозможно определить, какие несут в себе код, а какие нет. Он прятался, находясь на свету.

Может быть, именно в этом ключ. Может, «Минотавр» – не обычный чиновник, выросший с рядовой должности, а лицо известное, у всех на виду, всем хорошо знакомое. Но почему? Зачем он совершает предательство? Вот что хотели знать Советы.

Камачо взял трубку и начал нажимать кнопки:

– Дрейфус, соберите досье на политических деятелей в Министерстве обороны и принесите в конференц-зал.

– Всех? Опять?

– Всех.

– Слушаюсь, сэр, – произнес Дрейфус без всякого энтузиазма.

Даже слепая свинья иногда случайно находит желудь, сказал себе Камачо, кладя трубку. И если в этих досье есть желудь, я должен его найти.

Младший, четырехлетний, мальчик начал баловаться, как только Люси Франклин выехала в аэропорт Даллес. Девятилетняя Карен шпыняла его все утро, и он решил, что с него достаточно. Он вопил во всю глотку и пытался драться с сестрой. Он достал ей кулачком по носу. Пошла кровь, и девочка тоже заплакала. Люси съехала на обочину и затормозила.

– Заткнитесь! – заорала она. – Перестаньте оба!

Удовлетворенный исходом битвы, мальчик откинулся на сиденье и смотрел, как на платье сестры капает кровь, а она содрогается от рыданий.

– Вы только посмотрите на себя. Опять деретесь. Вот у Карен кровь идет. Тебе не стыдно, Кевин?

Ему явно ни капельки не было стыдно, отчего Карен заревела еще пуще. Люси забрала ее на переднее сиденье и прижимала к носу платок, пока кровотечение не прекратилось. Она обняла дочку. Ночью у Карен была рвота, поэтому Люси не пустила ее в школу.

Мимо них с ревом проносились машины.

– Попроси прощения, Кевин.

– Я извиняюсь. – Он протянул руку и погладил волосы Карен.

Постепенно рыдания утихли. Левой рукой прижимая платок к носу Карен, Люси перегнулась через сиденье и обняла сына. На этой неделе им пришлось туго. Терри был так взвинчен, он почти не