Тот лишь пожал плечами:

– Мы проверяем все данные трижды; понятия не имею, как это могло произойти, но данные для ЭППЗУ на этой микросхеме полностью неправильные. – Он растянул длинную распечатку. – Видите вот эту строку? – Он зачитал число в этой строке, просто число. – Теперь смотрите сюда. Вот данные на микросхеме.

Его палец показал на другую распечатку, ту, что на глазах Джейка только что сошла с принтера. Джейк присмотрелся. Там стояло другое число.

– Как это могло случиться? Я считал, что вы, ребята, проверяете такие вещи.

– Да, проверяем. После изготовления микросхемы мы проверяем каждое вонючее число. Не знаю… просто не знаю, что и сказать.

– Это только одно ППЗУ, – заметил Гарри Фрэнкс. – Их было три. Может быть, это как раз единственное с дефектом.

– Точно мы уже никогда не узнаем, – протянул Джейк Графтон, вглядываясь в лица собравшихся и пытаясь распознать их реакцию. – Остальные блоки разбились и сгорели. Этот единственный, который уцелел.

– Не знаю, что и сказать, – повторил вице-президент «Аэротек».

Джейк Графтон вышел из помещения в поисках телефона.

Луис Камачо слушал по телефону адмирала Генри и рисовал в блокноте. Сейчас у него получались домики, разумеется, в правильной перспективе. «Крышу и фундамент я определяю верно», – подумал он.

– Так, значит, «Аэротек» продала вам дефектную микросхему для ЭППЗУ. Или две, или три. Подавайте в суд на этих гадов. При чем тут ФБР?

– Я получил распечатку базы данных управления самолетом с нашего компьютера. В ней ошибки. Так вот, я не знаю, введены в микросхемы «Аэротек» эти данные или нет, но то, что заложено в компьютер Пентагона, – ложно. И я позвонил специалисту по компьютерам из Агентства национальной безопасности, который курирует нас, Клейнбергу. Фреду Клейнбергу. Он поработал со своими сверхсекретными программами, о которых мне не положено знать, и сказал, что последний, кто вносил изменения в эту базу данных, был Гарольд Стронг.

Камачо продлил линии от крыши, карнизов и фундамента дома, пока они не сошлись в какой-то точке перспективы. Конечно, дом Олбрайта обсажен кустарником, а если учесть еще забор и прочее, он выглядит совсем не так.

– Вы слушаете, Луис?

– Слушаю.

– Я хочу, чтобы вы и ваши люди занялись этим.

– В ВМКР вы обращались? – Это была военно-морская контрразведка.

– Нет. Потому что вы единственный человек в пределах столичной кольцевой дороги, который знает, что за всем этим кроется. Я хочу, чтобы следствием занялись вы.

– Следствием о чем?

– О подделке базы данных в компьютере, шпион вонючий. Прототип стоимостью в четыреста миллионов долларов, который должен был быть «черным», как пиковый туз, превратился в кучку пепла, а пилот лежит при смерти. Данные в микросхемах, которые управляют самолетом, ложные. Тот, кто вводил эти данные, убит. Значит, кто-то где-то совершает преступление против федеральных законов. Так поднимите же свою жирную задницу и выясните, не пролез ли «Минотавр» или какая-то другая сволочь в мою программу! Черт возьми, что мне делать? Позвонить директору ФБР? Поговорить с президентом? Дать объявление в «Вашингтон пост?»

– Я вам перезвоню попозже.

Адмирал бросил трубку так, что у Камачо зазвенело в ушах. Агент спокойно положил свою трубку и пошел к двери.

– Дрейфус! Зайдите ко мне.

В три часа того же дня по столичному времени Ллойд Дрейфус и еще два агента ФБР вылетели из Национального аэропорта в Детройт, где их встретил сотрудник местного отделения бюро. Прямо с аэродрома они должны были направиться в штаб-квартиру «Аэротек» в пригороде.

Агенты еще находились в воздухе где-то над Пенсильванией, когда Бабун Таркингтон приехал в госпиталь авиабазы Тонопа. Он зашел в комнату медсестер.

– Как она?

Дежурила та же медсестра, что и вчера, когда привезли Риту. Она была в звании капитана ВВС. Сестра сочувственно взглянула на Бабуна.

– Без изменений, лейтенант. Извините.

– Врач тут?

– Только вырвался перекусить. Будет через полчаса.

– К ней можно?

– Конечно.

Дежурная в реанимации кивнула, и Бабун придвинул стул к кровати Риты.

Грудь у нее все так же ритмично поднималась и опускалась, иглы от капельницы впивались в тело, зеленая линия на экране сердечного монитора дрожала – она лежала в том же положении, что и вчера, и сегодня утром, когда он заезжал сюда.