– Кыся!!! Отпусти этого идиота!.. Кыся, родненький, не трогай его!..

А у меня в глазах – автобан, Водила с пулей в животе, залитый кровью Алик и его пистолет с глушителем, из которого продолжают сверкать смертоносные вспышки…

Я чувствую, как Таня двумя руками отрывает меня от этого визжащего болвана, и в ту же секунду понимаю, что принял вспышку фотоаппарата за выстрел из пистолета с глушителем…

Сады меня покидают, и я безвольно повисаю в Таниных руках, как мокрая тряпка.

С разных сторон одна за другой следуют ещё несколько таких вспышек, но я уже ни на что не реагирую. Даже на то, что фон Тифенбах забирает меня у Тани, гладит меня, прижимает к себе, успокаивает.

А в это время разражается скандал с репортёрами, профессор фон Дейн грозится вызвать полицию, а Фридрих ещё ласковее прижимает меня к себе и тихо шепчет мне на ухо:

– Успокойся, Кыся… К сожалению, я уже привык к таким сценам. Просто меня ещё никто никогда не защищал. Ты – первый… Это из области – «Своих не закладывают», да, Кыся?

– А чёрт его знает, из какой это области!.. – Я всё никак не могу прийти в себя.

Потом мы вчетвером сидели в роскошном зале ресторана «Тантрис» и ждали дочь Фридриха и её мужа. Они опаздывали.

Скандал у входа в ресторан был замят. Фоторепортёры принесли герру Фридриху фон Тифенбаху свои извинения, а фон Тифенбах – свои соболезнования по поводу ранения одного из них и гибели его фотоаппарата. Пострадавший прикладывал к шее носовой платок и с совершенно базарно-торгашескими интонациями твердил, что погибшая камера была почти новая и что он теперь будет без неё делать, он понятия не имеет…

Правда, когда Фридрих из жалости выписал ему чек на три тысячи марок, тот схватил этот чек так, что стало сразу ясно: его камера стоила раза в два меньше.

За столом я сидел вместе со всеми – на высоком детском стуле. Таким образом, я по грудь возвышался над скатертью и мог бы есть прямо из тарелки. Если бы там хоть что-нибудь было!

Из-за соседних столиков на меня сначала поглядывали с недоуменным раздражением, а потом узнали Фридриха и между собой стали тихо говорить про него и про всех нас гадости. Тексты были такие, за которые морду бьют!

Счастье, что никто из моих спутников этого не слышал. Это мог услышать только я, но затевать драку со всем рестораном было просто элементарно глупо.

– Что вы хотите?! Это же выживший из ума сам Фридрих фон Тифенбах, – говорили за одним столом.

– Посмотрите, во что он одет! Это при его-то миллионах! – говорили за другим столом. – Жалкий фигляр…

– Пусть это прозвучит кощунственно, но сегодняшние потомки наших древних германских аристократических родов – вырожденцы! Достаточно посмотреть на этого старого плейбоя – фон Тифенбаха! – злобствовали за третьим столом.

– Слушайте! Но ведь это же тот самый русский кот, которого ещё вчера рекламировали газеты и телевидение!..

Во время всех предыдущих перешептываний я сидел на своём стуле как изваяние – не шевельнув ни ухом, ни кончиком хвоста. Но последняя фраза Человека, говорившего обо мне, автоматически повернула меня в его сторону. Ещё Шура говорил, что испытание славой и популярностью – самое тяжкое испытание…

Я повернулся, чтобы рассмотреть Человека, узнавшего меня, а увидел входящих в зал «Тантриса»…

…ХОЗЯИНА И ХОЗЯЙКУ ДЖЕННИ – ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ СОБАЧКИ, КАРЛИКОВОГО ПИНЧЕРА, С КОТОРОЙ Я, ПОСЛАВ К ЧЕРТЯМ ВСЕ УТВЕРЖДЕНИЯ УЧЁНЫХ О НЕВЕРОЯТНОСТИ СМЕШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ РАЗНЫХ ВИДОВ, НЕЗАБЫВАЕМО НЕЖНО ПЕРЕСПАЛ В ЕЁ СЕРЕБРИСТОМ «МЕРСЕДЕСЕ», В ТРЮМЕ РУССКОГО КОРАБЛЯ, КОГДА МЫ ВМЕСТЕ ПЛЫЛИ ИЗ РОССИИ В ГЕРМАНИЮ!!!

Я тут же вспомнил ночной корабельный бар, злую рожу Хозяина Дженни, заплаканное лицо Хозяйки и тоненький, захлёбывающийся лай Дженни…

Мне даже сейчас показалось, что я слышу этот лай.

Фридрих тоже увидел входящих в зал и сказал Тане и фон Дейну:

– А вот и Моника с Гельмутом! Не помню случая, чтобы они не опоздали.

«Во, бля!.. – как говорил Водила, когда случалось что-то неожиданное. И в большинстве случаев потрясённо добавлял: – Ну, ёбть!!!»

Так, оказывается, Хозяйка Дженни – дочь Фридриха фон Тифенбаха? А её муж, этот жлобяра, у которого мы с Дженни золотую зажигалочку «Картье» скоммуниздили, – зять Фридриха?!

Мне снова послышался голосок Дженни. Не хватает ещё, чтобы у меня на нервной почве начались слуховые галлюцинации!.. Мало того, я даже почувствовал ЕЁ запах! Мамочки родные… Что творится на белом свете! Ну и ресторанчик!..

– Познакомьтесь, пожалуйста, – говорит Фридрих, и наши все встают из-за стола. Один я продолжаю сидеть в полном охренении, потому что всё сильнее и сильнее начинаю чувствовать запах Дженни! – Моя дочь – Моника фон Тифенбах-Хартманн и мой зять – Гельмут Хартманн. С Фолькмаром вы знакомы уже тысячу лет, а это его приятельница и ассистент, очень симпатичный мне человек – доктор Таня Кох, – улыбается Фридрих.

Все здороваются и знакомятся, а меня ну просто не покидает ощущение присутствия Дженни, и всё! Но тут Фридрих показывает на меня и говорит:

– А это мой друг – Кыся. И пригласил я вас, чтобы мы могли сегодня отпраздновать его появление в моём доме!