М-да… Как выражалась киевская Кошка Циля, «тут я пролетел, как фанера над Парижем»!

А этот фон Тифенбах размахивает рекламной Листовкой с моим действительно ужасным изображением и спрашивает всех так весело:

– Ну-с, и где же этот ваш «Дикий, Сибирский, Русский, Таёжный, Сторожевой» – он же гангстер, он же Крёстный отец наркомафии?

Таня Кох берёт его за руку, подводит к воротному столбу, на котором сижу я, показывает на меня пальцем и говорит ему:

– Знакомьтесь. – А мне мысленно добавляет: – Умоляю, веди себя пристойно!

А меня уже и умолять не надо. Смотрим мы с этим фон Тифенбахом друг на друга, и я вдруг неожиданно понимаю, что вижу перед собой безумно ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА!

ЧЕТВЁРТОГО ОДИНОКОГО ЧЕЛОВЕКА В МОЕЙ ЖИЗНИ, поразительно раскрытого и готового к КОНТАКТУ с самым глубоким проникновением в дознание реципиента. Или «преципиента»?.. Эти слова из книги доктора Шелдрейса я всегда путаю!

Короче. Я такого ещё не встречал!..

И пусть никогда не обидятся на меня три близких мне Человека, с разной степенью привязанности, но с одинаковым градусом ОДИНОЧЕСТВА – Шура Плоткин, Водила, Таня Кох…

Для того чтобы «приручить» каждого из них, для того чтобы открыть перед ними замечательные возможности Телепатического Контакта со мной – мне пришлось немало потрудиться.

Это была прекрасная, благодарная, но всё-таки очень тяжёлая работа.

А тут, в этом стареньком пареньке в джинсиках, я неожиданно открыл мгновенную готовность к безграничному КОНТАКТУ! Как Человек с Человеком, как Животное с Животным, – если, конечно, они не заражены видовой или расовой ненавистью.

В этой потёртой кожаной курточке, в этих стираных-перестираных джинсах и нелепых ковбойских полусапожках я увидел не старческое желание казаться моложе своих лет, а сопротивление чему-то – некий вызов, протест. Словно он постоянно ведёт какую-то небольшую, но очень ВАЖНУЮ ДЛЯ НЕГО войну за право быть таким, каким он хочет быть, а не таким, каким его хотят видеть!..

Мне это в нём так понравилось, что я без малейшей подготовки, на ВОЛНЕ, недоступной для Тани и Эриха, сказал этому Тифенбаху:

– Слушайте! Я вас представлял себе совершенно другим!

– Вы разочарованы? – моментально входя в Контакт, спросил он.

– Нет, нет, что вы!.. Наоборот! – искренне заверил его я и мягко спрыгнул со столба на крышу его «роллс-ройса».

Надо было видеть, как он по-детски обрадовался! У него даже глаза увлажнились… Он с трудом отвёл от меня взгляд и повернулся ко всем стоящим вокруг.

– Ну как же можно было его так невыгодно фотографировать?! – Фон Тифенбах огорчённо потряс рекламной листовкой с моим идиотским оскалом. – Посмотрите внимательней – ведь этот кот поразительно и мужественно красив! Как удивительно идёт ему его рваное ухо, как украшает его этот шрам через всю физиономию и как много говорит о его бойцовских качествах… Да такому шраму позавидует любой бурш- дуэлянт!

Вот такого я о себе никогда не слышал! Остаётся только узнать, что такое «бурш-дуэлянт», и будем считать, что до Петербурга мы с Фридрихом фон Тифенбахом обрели друг друга.

И в ту же секунду я осознал, каким безжалостным цинизмом пронизана моя последняя фраза!

Но что!.. Что я мог поделать?! Там Шура Плоткин, а с ним – вся моя жизнь!.. Там беспомощный, оклеветанный и неподвижный Водила… Там, в конце концов, мой единственный и верный друг – бесхвостый Кот-Бродяга!

Там перед Моим Собственным Домом – Мой, Собственный Пустырь, населённый Моими Собственными Приятелями и Врагами – Кошками, Котами, Собаками…

Словно прося прощения за будущее предательство, я перепрыгнул с крыши «роллс-ройса» на его тёплый капот и уселся рядом с Фридрихом фон Тифенбахом, который продолжал вещать:

– И потом, фотография же совершенно не передаёт его потрясающие размеры! Вы бы для сравнения хоть какую-нибудь кошку посадили бы рядом…

– Рядом с ним кошек лучше не сажать, – пробормотал Руджеро.

– Ах, даже так?! – воскликнул фон Тифенбах и уставился на меня с таким нескрываемым завистливым любопытством, что я даже почувствовал себя неловко за свои круглогодичные неограниченные сексуально-половые возможности, далеко выходящие за рамки пресловутых «мартовских» нормативов.

Куплен я был самым роскошным образом! За столом – с остатками пирожных, свежим кофе и каким-то фантастическим шампанским, которое оказалось у фон Тифенбаха в его «роллс-ройсе».

Он вручил Эриху конверт с десятью тысячемарковыми бумажками и сказал, что в доме, к сожалению, не было больше денег, а в его банке – обеденный перерыв. Было всего десять тысяч, и ему пришлось взять у кухарки тысячу из продуктовых денег. Но он посчитал, что лучше ему заплатить герру Шрёдеру «кэш», то есть – наличными. Ибо если он, фон Тифенбах, выпишет герру Шрёдеру чек даже на большую сумму, то Шрёдеру придётся уплатить государству пятьдесят процентов налога! В итоге в руках уважаемого герра Шрёдера останется значительно меньше десяти тысяч марок…

Он, фон Тифенбах, отлично понимает, что за такого Кота десять тысяч – цена, прямо скажем, невысокая. Поэтому он хотел бы что-нибудь сделать для всей столь симпатичной ему семьи Шрёдеров. При этом он так посмотрел на Хельгу, что Руджеро чуть не прокусил ему сонную артерию.

Ошалевший от такой неожиданно большой суммы и от непосредственного присутствия в его доме самого Фридриха фон Тифенбаха, Эрих пролепетал, что он очень благодарен герру фон Тифенбаху, но больше им