Тащусь в кухню. С диким трудом вспрыгиваю на подоконник, оттуда жутко неловко и некрасиво перепрыгиваю на дерево – плюхаюсь на ветку, как мешок с говном (в любом смысле этого слова), спускаюсь на землю и лезу под старый автомобиль.

Сижу, пытаюсь делать свои дела…

Заглядывает какой-то пожилой Кот.

– Хай! – говорит. – Я, извиняюсь, вчера так и не понял…

– Иди отсюда, дубина стоеросовая, – говорю. – Не видишь, я занят!

Ушёл, слава Богу, кретин несчастный. Выбрал время…

Ох, батюшки… Что же я вчера такого сожрал, отчего меня так крепит?! Жидкости, жидкости нужно больше употреблять – супчики разные, сливочки жирненькие, сметаночку… Тогда и запоров не будет. И двигаться нужно больше – прыгать, бегать, трахаться! Чтобы организм работал на полную! И спать ложиться вовремя, а не под утро.

Вот отыщу Шурика Плоткина, обустроимся мы в Нью-Йорке, и начну я вести новый, здоровый образ жизни…

Фффу-у!.. Слава те, Господи! Сработало.

Понимаю – натурализм, то-се, пятое-десятое… Но ведь – Жизнь. Куда от неё денешься?

Минут десять, наверное, зарывал. Вылез из-под автомобиля – этот Кот опять ко мне:

– У меня всего один вопросик…

– Вот вечером его и задашь, – говорю. – Сейчас мне некогда.

На дерево, с дерева на подоконник, а уже оттуда в кухню.

И сразу вижу – низенькая подставочка, на ней две белые мисочки. В одной какая-то замечательная жратва неведомая, во второй – нескисающее молоко. Вот как они его делают?

А вокруг всё пахнет Тимуром и Рут… Какая Женщина! И пацан, конечно, классный.

Я давай скорей умываться, приводить себя в порядок. Тут я ни времени, ни сил не жалею. Это у меня в крови.

А жрать хочу, как говорил Шура, – будто семеро волков!

Пожрал я, снова умылся, почистил лапы между когтями и пошёл осматривать квартиру. Я ведь нигде, кроме кухни-столовой и комнаты Тимура, и не был.

Большая квартира. Больше нашей ленинградской раза в три. В Нью-Йорке вообще всё очень большое.

Комната Рут тоже была большая – с огромной кроватью, больше, чем у Фридриха фон Тифенбаха. Наверное, после Фреда осталась. Шкафы по стенам, фигурки всякие смешные, фотографии на тумбочках и туалетном столике – здоровый простоватый парень с симпатичной физиономией в полицейской форме – скорее всего Фред Истлейк. И с Рут… И свадебные фото – Рут в белом платье, а Фред в сером фраке. И цветы, цветы, цветы… И похороны Фреда. Очень много цветов. Рут в чёрном, с чёрной шляпки на лицо свисает такая чёрная сеточка.

А вот Рут в полицейской форме с Тимуром у полицейской машины. Такие машины обычно по телику показывают. Они приезжают с воем и мигалками к концу фильма, когда уже обычно всё сделано и закончено.

Из комнаты Рут есть выход прямо в ванную. Очень удобно. И там же всё остальное…

Гостиная просто необъятная! Как вся наша квартира на Гражданке. Была, была… Сам понимаю, а всё никак не могу свыкнуться с мыслью, что всего лишь «была», а теперь – нету…

Хотя, помню, кто бы ни приходил, все говорили:

«Какая у вас с Мартыном миленькая квартирка! Только зачем так много книжек? Они же пыль собирают…» Но это в основном говорили или Шурины поблядушки, или Шурины «друзья детства».

Вот кого я не переваривал, это Шуриных друзей детства!!!

Им всем почему-то казалось, что они имеют на Шуру больше прав, чем остальные. И всё время им хотелось вспоминать «правду» об их совместном детстве. Но не про себя, а про Шуру. А все вокруг, кто познакомился с Шурой позже, должны знать, что если для вас Шура – известный скандальный журналист и какой-то там «правозащитник», то для друга детства он всего лишь «Шурка Плоткин». И кто, как не друг детства, скажет правду в глаза?!

И говорили. Пили Шурину водку, жрали мой хек и говорили: «Нет, Шуряк, а ты помнишь, как тебя из пионеров исключали?..» Или: «Ой, ну не могу! Счас обхохочетесь!.. Шурка в четвёртом классе написал любовные стихи одной дурочке, а учительница русского записочку перехватила и давай вслух всему классу разбирать Шуркины грамматические ошибки в этих стихах!.. Мы все – впокат со смеху, а Шурка наш стоит, слёзки катятся, красный весь, аж малиновый…»

Помню, я тут не выдержал, прошмыгнул под стол, отыскал вонючие потные лапы Шуриного школьного друга и обоссал! А когда он дёрнулся и заблажил, я его за ногу так рванул клыками, что этот мудак у нас больше никогда не появлялся. Щура мне за это потом целую банку оливок купил. Испанских.

Гостиная у Рут и Тимура Истлейк была просто прекрасная! Очень красивая. Мебель стильная. Белая, кожаная. Телик огромаднейший. И книжек – до чёртовой матери. Вот ведь что замечательно!

У Тимура в комнате книжек тоже было до хрена. Только не в таком порядке, как у Рут. Надо будет сказать ему…

А ещё у него был компьютер, которого я сначала не заметил. Всякие радио, магнитофоны, кассеты разные. И очень много старых игрушек, которые ему уже не по возрасту. И фотография – Рут и Тимур стоят в обнимку, а вокруг дети, дети, дети и какая-то совершенно сказочная обстановка! И ни одной фотографии из России. Будто России и не было в его жизни…