Монике, что ему всё равно нужно заехать в одно место по делам фирмы и он может выгулять заодно и Дженни. Моника была только рада! Но поехал Гельмут не выгуливать Дженни, а прямо в Берг-ам-Лайм, к своей девке – дочке Франца Мозера…

– Она толстая? – тут же спросил я.

– Кто? – не поняла Дженни.

– Дочка Мозера.

– Нет, что ты! Тоненькая, с очень хорошей фигуркой. Слушай дальше…

Дальше было вот что: дочки Мозера в квартире не оказалось, а сидел там её отец – Франц. Слава Богу, Гельмут взял Дженни с собой, а не оставил её в машине! И она слышала всё-всё-всё!

Незадолго до начала празднования Рождества Гельмут сделает вид, что у него не заводится его серебристый «мерседес», и позвонит фон Тифенбаху, чтобы тот прислал за ними Мозера на любой из машин Фридриха. Когда Мозер приедет за ними, он попросит Монику сесть за руль папиной машины и вместе с Дженни ехать в дом Фридриха. А они с Францем Мозером, дескать, всё-таки попробуют завести их «мерседес» и подъедут двадцатью минутами позже…

Моника забирает Дженни, садится в отцовский автомобиль и уезжает, чтобы помонь своему папочке приготовить фейерверочные ракеты к началу праздника. Они это всегда, с детства Моники, делали вместе…

Гельмут с Францем рассчитают время, необходимое для проезда от одного дома до другого, приплюсуют ещё пятнадцать минут на поцелуи и вручения рождественских подарков, а потом запрут хартманновский дом и выедут на дорогу. Там они на секунду остановятся, Гельмут вытащит свой замечательный пультик, созданный русскими умельцами, и нажмёт заветную кнопочку. В гараже фон Тифенбаха раздастся мощный взрыв и сразу же унесёт на тот свет и папу, и дочь фон Тифенбах! И не нужно будет травить Монику отдельно, чтобы потом имитировать разрыв сердца на могиле отца…

Затем Гельмут с Мозером подъезжают к дому фон Тифенбаха – охи-ахи, полиция… И так далее. Явная экономия сил и средств. Сведение риска до минимума. Во всём виноват этот несчастный взбалмошный старик фон Тифенбах со своими идиотскими ракетами!..

Но для того чтобы двадцать четвёртого декабря «пoломка» хартманновского «мерседеса» выглядела естественно, Гельмут за пару дней до Рождества заедет в тифенбаховский дом, будто посоветоваться с Мозером, и во всеуслышание пожалуется на то, что его машина стала плохо заводиться. А в мастерских перед рождественскими каникулами страшная очередь, и они могут его записать только на конец будущей недели. Да ещё и сдерут кучу денег!

Тогда звонок двадцать четвёртого вечером с просьбой прислать к ним Мозера с машиной будет самым лучшим алиби, которое можно только представить…

– Я всё поняла, кроме «алиби»… – сказала Дженни. – Ты не знаешь, что это такое?

Что такое «алиби» – я и понятия не имел, но сообразил, что настала пора действовать и мне. Другого такого случая не представится.

Рано утром в слезах и истерике позвонила Моника – ночью пропала Дженни! С вечера Гельмут ездил с ней прогуляться, они вернулись как ни в чём не бывало, а потом Дженни исчезла…

– Папочка!.. – плакала в телефон Моника. – Гельмут уехал по делам, я одна дома и могу тебе сказать, что жизнь с ним стала для меня невыносимой… А тут ещё это трагическое исчезновение Дженни! Дженни, которая была единственной отдушиной в моей жизни…

– Успокойся, детка, – сказал ей Фридрих, и я увидел, как у него задрожал подбородок. – Твоя отдушина сидит напротив меня, и мы все втроём завтракаем – Дженни, Кыся и я.

Тут Моника совсем разрыдалась, но уже от счастья, и попросила Дженни к телефону. Фридрих положил трубку перед Дженни, и та, наклонив головку, выслушала за одну минуту столько ласковых слов, сколько я не слышал за шесть лет своей жизни!

Оставшиеся несколько дней до Рождества я был постоянно занят ожиданием приезда Гельмута с жалобами на свой «мерседес».

Только не нужно думать, что я просто так сидел и ждал, когда же приедет этот вонючий Гельмут!

Каждую ночь я спускался в гараж и проверял сохранность своей контрольной верёвочки и однажды днём, возвращаясь из сада в дом через гараж, собственными глазами увидел, как Франц Мозер, порвав зацепленную мной верёвочку, поднял крышку ящика с ракетами и проверил – на месте ли русская матрёшка! А потом зарыл её поглубже, на самое дно ящика, и забросал сверху пакетами с фейерверком…

Кроме всего прочего, в оранжерее, где стоял душный, тошнотворный запах цветов и влажной зелени, я случайно обнаружил под ящиком от рассады маленькую радиостанцию с магнитофоном и наушниками. Я такие штуки во всех полицейских фильмах видел ещё в Петербурге. Причём все эти приборы были пропитаны запахами нового помощника герра Лемке и слегка отдавали запахами Рэкса и Клауса.

Из чего я логически заключил, что наёмный дядечка для работы в оранжерее и парнике – полицейский, который время от времени общается и с Клаусом, и с Рэксом.

Это как раз было неплохо. В какой-то степени успокаивало и вселяло надежду. Лишь бы они не сорвали МНЕ МОЮ ОПЕРАЦИЮ!

В конце концов, я в германскую полицию не нанимался. Я – РУССКИЙ КОТ, волей случая посвящённый в разные ихние немецкие и немецко-российские гнусности. И я имею право действовать по своему усмотрению – так, как считаю нужным и справедливым!

Поэтому в ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря, когда Баська Ковальска перед отъездом на каникулы в свою любимую Польшу спала в постели Фридриха и они там за дверью дышали, как две Дженни, я спустился в гараж, волоча за собой заранее украденный у фрау Розенмайер полиэтиленовый пакет фирмы «Тенгельманн».

Я открыл крышку ящика, разгрёб цветастые упаковки с ракетами и осторожно вытащил «Русский сувенир», наружу. С чудовищным трудом я перекатил эту ужасную матрёшку из русского пакета в немецкий и спрятал его у самых ворот, за летними колёсами от джипа «чероки».

В «Русский сувенир» с Адмиралтейством я умудрился запихать один лыжный ботинок Фридриха и снова