России, «муха не пролетит»! А если ты почувствуешь себя неважненько (я сознательно употребил такое легкомысленное словечко – для успокоения Фридриха…) в гостиной или в кабинете, или в бильярдной, или в келлере?
– Эта кнопка продублирована во всех комнатах, ванных и туалетах, – смущённо улыбнулся Фридрих. – Я тебе потом всё покажу. Да, кстати, ты не голоден? После «Тантриса» это совершенно нормальное явление.
– Нет, спасибо, – ответил я вежливо. – Как раз «Тантрисом» я абсолютно сыт.
И улёгся на свою клетчатую постель, зазывно пахнущую польской сексапилочкой Баськой Ковальской. Фридрих присел передо мной на корточки, осторожно погладил меня за рваным ухом и тихо сказал:
– Ты даже не представляешь себе, Кыся, как я тебе благодарен за сегодняшний вечер… А теперь я пойду приму душ. Не возражаешь?
– Нет, – муркнул я ему в ответ и с жалостью проследил, с каким трудом он разогнулся и выпрямил ноги.
Фридрих ушёл в ванную, а я лежал и думал, что сыт не только «Тантрисом», но и всей рухнувшей на меня сегодня информацией – и той, которую я сам ПРОЧУВСТВОВАЛ, и той, которую слышал от Дженни, да, пожалуй, и той, которую только что мне грустно поведал Фридрих…
Как же мне связаться с Рэксом?! Неужели он не догадается внушить своему Человеку, что меня следовало бы навестить? Догадался же он позвонить Шрёдерам!.. После той чудовищной ночи на автобане, ей-богу, я вправе рассчитывать хотя бы на небольшое внимание немецкой полиции…
Теперь самое главное – не упустить момент вероятного взрыва! Точнее, момент попытки убийства Фридриха. Естественно, что Фридриху я даже слова про это не вымолвил! Хватит того, что он сам что-то ощущает и пребывает в достаточно нервном состоянии. Не хватает ещё мне подливать масла в огонь…
Как его оставишь в таком состоянии, рядом с этими суками? Мало мне было своей российской преступности, – я теперь, кажется, и в немецкую вляпываюсь…
Ладно, разберёмся. Значит, эти гады хотят взорвать Фридриха в то время, когда он в Рождественскую ночь станет запускать в небо эти огненные штуки…
Стоп! Стоп!.. Стоп!!! В какую ночь – в Рождественскую или Новогоднюю?! Вот где нельзя завалить ухо! Ведь ещё Таня Кох говорила, что между Рождественской ночью и Новогодней – вроде бы целая неделя… Вот, ёлки-палки, где можно пролететь, «как фанера над Парижем»!..
Как бы не вышло, что я буду готовиться к взрыву в Новогоднюю ночь, а он раздастся в нашем доме на неделю раньше – в Рождественскую.
Завтра же выяснить, сколько суток осталось до Новогодней ночи, а сколько до Рождественской! Господи, да у нас в Петербурге ни одному Коту в голову не придёт даже думать, которая из этих ночей раньше и чем они вообще отличаются друг от друга!.. А здесь вот – приходится. И не просто так, из пресловутого Кошачьего любопытства, а ради спасения Человеческой жизни и самого себя – я же буду рядом с Фридрихом в момент взрыва. Да хотя бы ради того, чтобы Моника фон Тифенбах-Хартманн не умерла от «разрыва сердца» на могиле своего отца…
Честно говоря, после всего того, что я сегодня услышал под столом «Тантриса» от Дженни, – я совершенно не против взрыва. Только взрыв этот должен произойти чуточку раньше, чем Фридрих запустит свою первую ракету в ночное праздничное небо. И совсем, в другом месте. Ну совершенно не там, где рассчитывают это сделать Гельмут Хартманн и Франц Мозер…
Уже на следующий день произошло маленькое событие, которое утвердило меня в правильности моего решения…
Но сначала – об обстановке в доме.
Во всех многочисленных выходах в сад, внизу дверей и гаражных ворот уже были аккуратно вырезаны небольшие квадратные проходы, сквозь которые я мог покидать дом и возвращаться в него, когда мне вздумается. Сверху этих проходиков герр Лемке предусмотрительно прикрепил заслонки из плотных листов резины, против никчемушных сквозняков. Мне же было достаточно слегка надавить головой или лапой на нижний край заслонки, и она любезно отгибалась, пропуская меня туда, куда мне нужно
Каждый служащий дома фон Тифенбаха имеет свой автомобиль. Не очень новый, не очень дорогой, но собственный. И когда служащие ездят на них по Фридриховым делам, то Фридрих оплачивает им и бензин, и какую-то «амортизацию». Что это такое – понятия не имею.
Так вот, фрау Ингрид Розенмайер, кухарка, уже с раннего утра успела смотаться в ближайшую лавочку и накупила мне разных ихних немецких и английских Кошачьих жратв…
Можно так сказать – «жратв»? Или нужно говорить «жратвы»?.. Ладно, наплевать… Купила она «Катценменю алле зортен» – то есть «Кошачье меню всех сортов» и «Кэтс динер» – «Кошачий обед». И ещё «Мультивитаминпасте» фирмы «Гимперт». И бутылку той же фирмы под названием «Тринкмильх». Что значит – «Питьевое молоко». Кретины, а какое ещё может быть?.. Кстати, вполне приличное! Это был единственный продукт из купленных, который мне хоть как-то подходил. На всё остальное я, к огорчению фрау Розенмайер, даже смотреть не мог.
Слава Богу, к завтраку в это время в столовую спустился Фридрих и предложил мне на выбор пару венских сосисок или половину свежей форели. Здесь эта рыбка в большой чести! Я сожрал и то и другое и выхлестал целую бутылку этого «гимпертовского» молока для Котов.
Фрау Розенмайер увидела, сколько я сожрал только за один завтрак, запаниковала и заперлась в кухне с карандашом, бумагой и электронным калькулятором. У Шуры Плоткина – точно такой же… А через час сложнейших расчётов она представила Фридриху новую повышенную смету на питание, которую Фридрих не глядя утвердил.
Герр Лемке поинтересовался у меня – хороши ли размеры проходов в дом и из дома, и я в благодарность теранулся своим рваным ухом о брючину его комбинезона.
Баська, стерва, совершенно бесцеремонно опрокинула меня на ковёр в гостиной, где орудовала огромным пылесосом, и стала гладить меня по животу, всё больше и больше опуская свою блудливую ручищу в промежность моих задних лап, прямо ТУДА!.. Да ещё при этом, нахалюга, пришёптывала:
– Ах, мне бы такого хлопака!.. Ну и яйки!.. Как у хорошего мужика… Зобачь, маш бабо пляцек!..