джентльменом, внуком герцога, но не более того.

Чем он займется? Как заполнит свои дни? Кем станет?

Он опустил глаза на свой бокал. Это был третий по счету, и он опустошил его некоторое время назад. Что сказала бы Амелия? Он заверил ее, что не злоупотребляет выпивкой, и так и было в нормальной ситуации, конечно. Но в последнее время его жизнь была какой угодно, только не нормальной.

А вдруг это станет его новой привычкой? Возможно, именно так он будет проводить дни: в недостойных поисках забытья, вливая в себя достаточно бренди, чтобы забыть, что он не знает, кто он, чем владеет и как намерен поступить.

Или — он угрюмо хмыкнул при этой мысли — он не знает даже, как другие намерены поступать с ним. В сущности, было бы забавно наблюдать, как его светские знакомые заикаются и потеют, не представляя, что ему сказать. А какой мрачной шуткой стало бы его появление в Линкольнширском зале для балов и ассамблей? В Лондоне будет еще хуже.

И как быть с Амелией? Наверное, ему придется расторгнуть помолвку или по крайней мере настоять на том, чтобы это сделала она, поскольку как джентльмен он не может инициировать расторжение брачного контракта. Впрочем, вряд ли она захочет выйти за него замуж. Да и ее семья скорее всего будет против.

Амелия выросла с мыслью, что станет герцогиней Уиндем, точно так же как он был уверен, что станет герцогом. Теперь это не представлялось возможным. Томас сомневался, что Одли собирается жениться на ней. Ho в стране немало других титулов и более чем достаточно неженатых пэров. Амелия может сделать лучшую партию, а не выходить замуж за обычного мужчину, без копейки денег за душой.

Точнее: он не имеет никаких полезных навыков, кроме владения крупными земельными угодьями и замками.

Амелия.

Закрыв глаза, он представил себе ее лицо, глаза, в которых сверкает любопытство, легкую россыпь веснушек на переносице. Он даже не сознавал в тот момент, в библиотеке, как ему хотелось поцеловать ее. Ночью он не мог заснуть, думая о ней и задавая себе вопрос, не потому ли хочет ее, что она стала теперь недоступной.

Он представлял, как разденет ее, будет ласкать руками и губами, скользя по коже и отыскивая веснушки, которые она прятала под одеждой.

Амелия.

Он налил себе еще. Казалось только естественным выпить в ее честь, учитывая, что в последний раз их свел вместе эль. Сейчас это был прекрасный бренди, выдержанный и мягкий, одна из последних бутылок, которые он приобрел, прежде чем доставка спиртного из Франции была объявлена незаконной. Он поднес бокал к губам. Она заслуживает тост с самым лучшим бренди.

И пожалуй, не один, решил Томас, опустошив бокал. Наверняка Амелия стоит двух бокалов бренди. Но когда он поднялся, направившись к графину, в холле послышались голоса.

Он различил голос Грейс. Она казалась счастливой.

Счастливой. Томас даже не мог представить себе такое простое, беззаботное состояние.

Ему потребовалось чуть больше времени, чтобы узнать мужской голос, звучавший так, словно его обладатель хотел обольстить Грейс. Это был Одли.

Проклятие.

Грейс увлеклась этим типом. Томас, разумеется, видел, как она краснела в его присутствии и смеялась над его остротами, и полагал, что она вправе влюбиться в кого угодно, но Одли?

Это казалось худшим из вариантов предательства.

Не в силах удержаться, он направился к двери. Она была слегка приоткрыта — вполне достаточно, чтобы слышать, не будучи видимым.

— Можете называть меня Джеком, — сказал Одли.

Томасу захотелось заткнуть ему глотку.

— Не думаю, — возразила Грейс, но ее голос звучал так, словно она улыбается и не имеет ничего против.

— Только между нами.

— Мм… нет.

— Вы назвали меня так однажды.

— А вот это, — отозвалась Грейс, явно флиртуя, — была ошибка.

Томас шагнул в коридор. Некоторые вещи просто невыносимы.

— Это точно.

Грейс ахнула, уставившись на него с шокированным видом, доставившим ему некоторое удовлетворение.

— Откуда, черт побери, он взялся? — пробормотал Одли.

— Приятный разговор, — протянул Томас. — Как я понимаю, один из многих.

— Вы подслушивали? — поинтересовался Одли. — Какой позор.

Томас решил не обращать на него внимания. Либо так, либо он придушит его, что будет трудно объяснить властям.

— Ваша светлость, — начала Грейс, — я…

О, ради Бога, если она может называть Одли Джеком, то могла бы с таким же успехом обращаться и к нему по имени.

— Меня зовут Томас, если вы забыли, — сказал он. — Вы обращались ко мне по имени гораздо больше, чем один раз.

Взглянув на ее несчастное лицо; он ощутил укол сожаления, но, как только Одли заговорил, подавил его в своей обычной легкомысленной манере.

— Вот как? — произнес он, глядя на Грейс. — В таком случае я настаиваю, чтобы вы называли меня Джеком. — Он повернулся к Томасу. — Это только справедливо.

Томас застыл в неподвижности. Внутри его росло что-то темное и уродливое. Когда Одли говорил, он растягивал слова и беззаботно улыбался, словно все происходящее не имело значения. Это питало тугой узел в животе Томаса и отзывалось жаром в груди.

Одли повернулся к Грейс.

— А я буду звать вас Грейс.

— Только попробуйте, — отрывисто бросил Томас.

Одли приподнял бровь, даже не взглянув на него.

— Он всегда принимает решения за вас?

— Это мой дом, — процедил Томас. Проклятие, он не из тех, кого можно игнорировать.

— Возможно, ненадолго, — обронил Одли.

Это был первый случай, когда он вступил в открытую конфронтацию, и по какой-то причине Томас нашел ситуацию забавной. Он посмотрел на Грейс, затем на Одли, и ему вдруг стало ясно, что Одли отчаянно старается заманить ее в свою постель.

— Просто чтоб вы знали, — сказал Томас, подсознательно подражая тону и улыбке Одли, — она не прилагается к дому.

Одли напрягся, затем вздернул подбородок. Отличный удар, подумал Томас, в самое яблочко.

— На что вы намекаете?

Томас пожал плечами.

— Думаю, вы догадались.

— Томас, — попыталась вмешаться Грейс, напомнив ему о горечи, которую он испытывал по отношению к ней.

— О, я опять Томас?

Тут Одли повернулся к Грейс в своей обычной шутовской манере и заявил:

— Мне кажется, он неравнодушен к вам, мисс Эверсли.

— Не будьте смешным, — отмахнулась Грейс.

А почему бы и нет? — подумал Томас. Почему бы ему не увлечься Грейс? Это было бы проще, чем терзаться от внезапно вспыхнувшей страсти к Амелии. В любом случае его позабавило, что Одли думает,