велел первому десятку с правого фланга на него напасть, да чтобы не дурили, а по-серьезному бились. И пообещал тому, кто его на землю уложит, отпуск и сто рублей золотом. Генерал все это подтвердил. Но, как вы догадываетесь, приз так никому и не достался. Первый десяток, как ни поверни, поначалу осторожничал, не в полную силу нападал. Но как все через минуту на земле оказались, стало ясно, что дело нешуточное. Так что все остальные уже всерьез и со всех сил старались. Но результат все равно случился тот же. Я так посчитал, что нам могли и патроны выдать, ничего бы это не изменило, разве что друг друга поранили бы. В общем, мы с другом моим на все это смотрели да на ус мотали. Ну а как вести себя в противоборстве, как до нас дойдет, нам даже сговариваться не было нужды, еще у себя в станице подобных забав насмотрелись. Там, конечно, никто против пятидесяти не устоял бы, но были такие богатыри, что пять-шесть человек одолеть могли запросто. Вот и был у нас один прием, чтобы с таковыми справляться. Так что продержались мы дольше других, но не более того.

Говорил есаул Котов ровно, почти монотонно, но я слушала, замерев, и ловила каждое слово.

– А человек в маске, – продолжил он, – как бы мимолетны ни были стычки, точно без единой ошибки выбрал из полусотни десять наилучших и велел этому десятку в схватку с ним вступить. И что характерно, тут мы первыми на земле оказались, он схитрил и самых крепких да ловких в первую очередь обезвредил, а с остальными ему уже спокойно стало. Но, как ни странно, именно меня с товарищем он и оставил, велев всем прочим расходиться. Прочие пошли несолоно хлебавши, а полковник нас хитро так спрашивает:

– А скажите, господа казаки, кто из вас Котов, а кто Шолохов?

Понятно, что этот вопрос изумил нас почти так же сильно, как показанная им удаль. Но он тут же и пояснил:

– Мне генерал с самого начала говорил, что лучшие из лучших Шолохов да Котов. А я ему сказал, что верю, но хочу сам вас среди всей полусотни выискать. Найти-то нашел, но вот фамилии угадывать не обучен, а перед генералом прихвастнуть хочется.

Мы фамилии шепнули, а генерал, как он нас подвел к нему да представил, и вправду в изумление пришел, а что за разговор у них про это был, мы не слышали. Дали нам десять минут на сборы и почти сразу приказали выезжать вместе с начальством. Приехали мы на станцию и забрались в вагон, стоящий на путях отдельно. Но только ехать по железной дороге нам никуда не пришлось. Полковник, как только мы в вагон забрались, снял маску и говорит:

– Дело нам предстоит трудное, но благородное. Нужно товарища из плена вызволить. Да так, чтобы никто на нас указать не смог. Поэтому пойдем тайно, с оружием, но без военной формы. В путь отправимся утром, а пока есть время, в поезде станем тренироваться, потому что тюрьма, где наш товарищ томится, такая же узкая и неудобная для драки. Нам же нужно и самим живыми вернуться, и приказ исполнить.

Тут генерал – он с нами приехал – сказал, что многому за несколько часов не научишься, на что ему и было сказано, что лучшие приемы – это не те, что требуют большого мастерства и долгих тренировок, а те, которым даже ребенка можно научить в пять минут. У нас же несколько часов в запасе и самые лучшие воины, так что научиться можно успеть многому.

Мы и вправду многому научились и только диву давались, как такие нехитрые вещи самим в голову не приходили. Нам тем временем простую одежду приготовили и обувку, паек на дорогу. Бинты, помню, были и фонари электрические. Предлагали специальное оружие, но мы попросили оставить при нас наше, и полковник нас поддержал.

Кормили нас прямо в вагоне, но кормили славно. А вот поспать дали лишь пару часов, но никто не роптал. Утром снова посадили в закрытую карету и повезли неведомо куда. Насчет неведомо я не совсем точно сказал, потому что через несколько часов стало пахнуть морем. Меня это не очень обрадовало, честно сознаюсь, никогда раньше по морю плавать не доводилось, и я слегка боялся. Но до самого океана мы не доехали, до берега еще и верхом добираться пришлось. А там уж, на самом берегу, мы все трое надели маски и сели в небольшую лодку.

Про путешествие по волнам в лодке мне и вспоминать не хочется. Мы с товарищем поначалу аж позеленели от качки, а полковник и лодочники над нами посмеивались. Но, как ни странно, вскоре мы пообвыклись и стало легче.

Плыли мы весь день и часть ночи, к берегу подошли в темноте. Лодка тут же отплыла, чтобы вернуться за нами в указанное время, а пока не привлекать внимания. Еще в лодке полковник нам рассказал, как выйти к той тюрьме и какая там по всему должна быть охрана, поэтому шли мы без лишних разговоров. Ну а про то, чья это будет тюрьма и чья охрана, мы с Григорием и сами уже догадались.

Я кивнула, потому что тоже догадалась, где все это происходило. Не про точное место, а в целом. Остальные слушатели тоже закивали. Семен Андреевич тоже кивнул нам и продолжил:

– Часовых сняли тихо и без особого труда. Пробрались в тюрьму, коридоры там и впрямь оказались не намного шире вагонного. Самое же сложное было в том, что караульное помещение располагалось в самом конце коридора. И хоть часового и здесь мы сняли без шума, но кто-то случайно вышел, и началось такое, что описывать не всякому писателю по силам. В караулке народу было человек десять, может, и больше, но лишь один из них сообразил не сунуться в тесноту, а остаться с винтовкой внутри комнаты и поджидать нас. Так что полковник прошел весь путь так же просто, как разбрасывал на плацу десятки наших вояк. Нам же пришлось вступить в дело, когда и с той стороны, откуда мы вошли, враги объявились. Те палить из винтовок начали сразу, вернее, сразу попытались, да только им никто такого безобразия не позволил.

– А как же тот последний солдат, что в караульном помещении с винтовкой остался? – спросил дедушка.

– Полковник наш в него нож метнул, – ответил ему есаул и стал что-то высматривать в сумраке за окном.

– А что же дальше? – не удержалась я.

– Дальше? – переспросил Котов. – Дальше мы открыли нужную камеру, не сразу, потому что не знали, в которой нашего человека держат, но и искали недолго. Полковник велел нам оставаться на месте, сам же вошел, а вышли они оттуда оба в масках. Мы наскоро проверили, не затаился ли кто, чтобы не получить пулю в спину, и пошли к берегу. К этому времени рассвет забрезжил, стало немного видно – вот как сейчас примерно, хотя сейчас и вечер, – и мы недалеко от берега увидели две лодки. Пока мы удивлялись, полковник фонариком подал знак нашей не подходить пока к берегу, и она, похоже, оставшись не замеченной японцами, тут же скрылась за скалой.

Есаул увлекся рассказом и не заметил, как проговорился про японцев. Впрочем, это все было настолько понятно, что можно было и не говорить.

– Вторая лодка подошла к берегу, и мы увидели в ней не меньше дюжины солдат. Четверо остались на борту, остальные сошли на берег. Лодка тут же отошла в сторону на десяток саженей. Останься она у берега, мы бы незамеченными пропустили высадившийся отряд и, думаю, легко бы справились с оставшимися в лодке. Но тут пришлось вступить в бой. Солдаты эти оказались куда более лихими рубаками, чем охрана, а уж про офицера, что с ними был, и сказать нечего – на совесть дрался. Но, главное, командовал умело и правильно – заставил нас выйти из укрытия, под стволы тех, кто сидел в лодке. И приказал стрелять в нас, не боясь задеть своих, и не щадить его самого. Я это отчего так уверенно говорю, что все это было совершенно понятно, хоть языка я и не знаю. И ведь никто в лодке не осмелился ослушаться – тут же грянул залп! Который и добил тех японцев, что были еще на ногах и что собой заслонили нас. Да мы и сами постарались за ними скрыться от пуль. Второму залпу мы состояться не дали, укрылись за камнем и уж оттуда расстреляли всех в лодке. И все же… Мы уж, как положено, проверили, чтобы никто из врагов на берегу не смог для нас быть опасен. Но в лодке проверить не могли… Там оставался офицер, который схитрил и, поняв, к кому поворачивается удача, спрятался на дне лодки. Солдатам, видимо, приказал стоять и стрелять до последнего, а сам отлеживался. Впрочем, поступил он здраво, хоть со стороны это не выглядело благородным поступком. Потому что не жизнь свою берег, а до конца старался выполнить свой приказ, как мы исполняли свой. Дождался, пока подойдет наша лодка, пока мы начнем грузиться, встал с винтовкой в полный рост и успел расстрелять все пять патронов в магазине. Снова упасть на дно и перезарядить или схватить другую винтовку не успел, Григорий ему не дал. Но урон нам нанес больший, чем все остальные до него. Полковнику пуля вошла в сердце, мне он прострелил руку и тяжело ранил одного из матросов.

– Хороший был стрелок! – зло сказал Иван Порфирьевич.

– Если бы не сильная качка, положил бы все пять пуль в яблочко, – по-прежнему ровно ответил ему