– Вот и Афанасий Николаевич тоже хочет задать вопросы. И тоже имеет право на ответы. Похоже, стоит заказать чаю? Там в вашей корзине осталось что-нибудь вкусное?

– Осталось! – хором ответили мы с дедом.

– Так что же мы стоим? Я сегодня без ужина!

– И мы тоже!

– Не поверите, но и я не ужинал, – присоединился к этим признаниям есаул.

Как мне не хотелось пугать дедушку, но не рассказать ему все было бы очень нечестно и несправедливо. Я все же постаралась рассказать без самых неприятных подробностей, к примеру, не стала говорить, что Семен Андреевич попросту спас меня, хотя это была уже несправедливость по отношению к нему. Но тот все понял правильно и никаких уточнений делать не стал. Зато спросил, когда я закончила:

– Скажите, Иван Порфирьевич, а этот самурай сказал вам хоть слово?

– Даже дюжину слов. Я задал несколько вопросов и, не получив ответа, собрался прекратить бесполезное занятие. Но тут он сам меня остановил. Сказал, что ответит на последний вопрос о том, удалось ли ему найти пакет и где он может быть. Но в обмен на честный ответ на его вопрос. Подумав, я согласился. Он сказал, что пакет ему найти не удалось и, где его искать, ему неизвестно, но он по-прежнему уверен, что тот должен быть в поезде. Такой ответ меня огорчил, зато вопрос, за ним последовавший, от души развеселил.

– Так что он такого спросил? – первым не выдержал дедушка затянувшейся паузы.

– Да он поинтересовался, для чего была затеяна история с привидением – он назвал его фантомом, – которая помешала ему забраться в купе второго класса еще на ночь раньше.

Господин есаул, ничего о привидениях не слышавший, потребовал и ему рассказать, о чем идет речь. Удалось ему это сказать не скоро, потому что смеялись мы очень долго. Пришлось рассказывать, взяв с него слово ничего не говорить ни Софье Яковлевне, ни Ирине Родионовне.

– Чудеса, да и только, – развеселился и есаул. – Мало нам преступников, так еще и привидения по вагонам разгуливали!

– Семен Андреевич, а сами вы о чем спросить хотели?

– Да о том, кто вас так сражаться научил, Дарья Владимировна. То есть Даша.

– Отец ее учил, – ответил дедушка. – Светлая ему память. Я-то боюсь до дрожи в сердце этих ее умений, все кажется, из-за них она попадает в неприятности. Потом подумаю и понимаю, что в неприятности она и без того попасть сумела бы, зато выбраться из них… Живой выбраться, одним словом.

Есаул покивал задумчиво, было похоже, что ответ его полностью удовлетворил. Но вот меня этот, казалось бы, естественный вопрос насторожил.

– Семен Андреевич, вы же спросили об этом не из чистого любопытства. Понятно, что вам показалось странным, что я умею довольно ловко фехтовать, но ведь не из-за одного этого?

– Нет. Не из одного праздного любопытства. Я пока крался по проходу, словно мышь, – это чтобы вас не вспугнуть в первую очередь, японец-то меня увидел давно, – успел кое-что разглядеть. Несколько необычных приемов. Как сказал мне один человек, что лучше всего не те приемы, которые доступны большим мастерам, а те, которым можно легко обучить всякого человека, даже ребенка.

У меня сердце дрогнуло при этих словах. Да и у дедушки, кажется, тоже. Более того, и Иван Порфирьевич стал догадываться. Но есаул умолк.

– Это связано с тем, за что вы получили свой крест и о чем вам говорить запрещено? – спросила я.

– Именно так, – подтвердил он. – Именно так, Даша, уж простите меня. Ни о том деле, ни о том человеке мне говорить нельзя.

– Хотя бы имя вы назвать можете? – спросил дедушка, не желая мириться с таким положением дел.

– Да не знаю я его имени. Знакомы мы были трое суток или чуть долее, человек этот за столь короткое время многому меня научил и тем спас мою жизнь, а после и сам спас ее. Но имени его я не знаю.

– Он был высок, волосы светло-русые, – заговорила я после долгой минуты молчания. – Глаза темно- серые, но, когда смеется, становятся почти голубыми, как тот камень, что у него в обручальном колечке. Впрочем, кольцо он мог и снимать, какая ни на есть лишняя примета. Вот здесь, у носа, маленький шрам. Пальцы у него длинные и выглядят холеными, но если сожмет руку…

– То уже не вырваться, – закончил есаул. – Так это был ваш отец?

– Да откуда же мне знать, – вздохнула я, – он это был или кто-то похожий? Хотя из ваших слов о том, что лучшие приемы те, которым даже ребенка можно научить, получается так. Разве что кто-то из учеников их подхватил.

– Вряд ли. Потому как и описание ваше подходит. Но почему… – есаул сам оборвал себя и не стал договаривать.

– Вы спрашивайте, нам же никто не запрещал говорить о папеньке.

– Мне показалось, что вы… что вам неизвестно, как он погиб? Дело в том, что было у него колечко, точно как вы описали. Не на пальце, а на шее рядом с крестом. Я тогда еще сказал, что его необходимо передать родным. Раз он его рядом с крестом держал, стало быть, дорого ему было. Мне обещали.

– Нам ничего не передали и более того, о гибели моего зятя сообщили с огромным запозданием, а уж как это произошло, не сказали вовсе.

– Да как же так можно? – воскликнул есаул и сжал кулаки. – Погиб он с честью, и вы вправе знать все!

И опять умолк.

– Семен Андреевич, может, вас смущает мое присутствие… – спросил Иван Порфирьевич. – Я готов уйти. Но клянусь вам, что ни словом не обмолвлюсь…

– Нет, я просто собираюсь с духом. А о том, остаться вам или нет, надо спрашивать не у меня.

– Иван Порфирьевич оказал нам очень значимую услугу… – начал дедушка.

– Полно вам, Афанасий Николаевич, о пустяках говорить, – остановил его Еренев.

– Вы вправе считать это пустяком, но иные, более близкие нам люди не сделали ничего такого. Так что если и вы желаете услышать то, что намерен нам рассказать Семен Андреевич, то мы не против.

– Тогда я должен предупредить всех, что я в недавнем прошлом служил в охранке[40], – похоже, слова дедушки сильно смутили Ивана Порфирьевича, вот он и сказал чушь.

– Это вы подозреваете, что я, как многие, отношусь к охранному отделению как к чему-то недостойному? – улыбнулся Семен Андреевич. – Отнюдь! Для меня вполне достаточно, что вы человек благородный. В чем я убедился сам. Так что, кем вы там служили, дело десятое.

– Вы уж простите, но я многие подробности все же опущу, – чуть растерянно начал свой рассказ есаул Котов. – Я тогда лишь начинал свою службу на Востоке, но успел поучаствовать в нескольких заварушках. Видимо, проявил себя неплохо, раз меня включили в число тех, кому особо доверяли.

Началось все с того, что из всех частей собрали полсотни лучших бойцов, таких, что в рукопашной схватке один против многих устоять способны. По большей части это оказались казаки, но были и пехотные офицеры и даже пара человек флотских. Собрали нас вместе и уже на следующий день приказали строиться с оружием. С полной оружейной экипировкой, разве что патроны не выдали.

Стоим, ждем. Выходит генерал, что уже удивительно, – слишком велика честь генералам этаким сборищем командовать, – а с ним человек в маске. В офицерском мундире, но без погон. Генерал не стар был, а человек тот его намного моложе, и кто таков по чину, не ясно. Но все равно все время казалось, что главным среди них был этот человек в маске. Может, из-за того уважения, что ему генерал выказывал, может, еще по какой причине. Генерал поблагодарил нас за службу и доблесть, но тут же и сказал, что сейчас нашу воинскую выучку проверять станут. Обернулся к человеку в маске и тихо ему говорит, командуй, мол, полковник, а я пока в сторонке присяду. Слова эти, кроме стоявших на левом фланге, никому и слышны не были.

– Но вы как раз там и стояли?

– Точно так и было. Мы с товарищем моим на самом конце левого фланга и стояли. А полковник в маске