десяти часов. Никаких осложнений, а тем более происшествий, по всей видимости, не предвиделось. И у нас начала зарождаться призрачная надежда' на то, что скоро объявят «отбой», и ночь мы проведем дома.

Но надежда в самом деле оказалась призрачной. Несмотря на кажущееся спокойствие, нас никто не собирался отпускать по домам. Мы выполняли абсурдный приказ: следили за дорогой и бездействовали; это начинало раздражать ребят. В половине одиннадцатого вечера прибыла вторая группа для усиления наряда на ночное время, и нам разрешили немного отдохнуть. Мы улеглись прямо на траве и попытались поспать. Однако наш отдых продолжался недолго, ребята из группы поддержки скоро разбудили нас.

– Просыпайтесь, выходите на связь, – сказал один из парней, тормоша меня за плечо.

Я открыл глаза. В предрассветном полумраке передо мной мелькали расплывчатые лица. Я пытался сообразить, где нахожусь, и что со мной происходит. Тут меня снова начали тормошить, и я окончательно проснулся.

– Что случилось? – встревоженно спросил я у незнакомого парня.

– Ответь «Витязю», – сказал тот, протягивая мне переговорное устройство.

– Первый на связи, – доложил я шефу. Мой собственный голос показался мне незнакомым.

– Слушайте приказ: переходим в график чрезвычайного положения, – произнес «Витязь».

Я отыскал глазами напарника.

– Будьте наготове, – продолжал шеф, – возможен любой поворот событий. Через некоторое время получите особое распоряжение Ноль Первого. Конец связи.

Мы с Терехиным отошли немного в сторону, чтобы нас никто не мог услышать, и я первым задал мучавший нас обоих вопрос:

– Ты что-нибудь понимаешь?

– Нет, – замотал тот головой.

– Я согласен, такие неясные приказы мы получаем впервые.

Ответа не последовало, напарник стоял напротив меня и безразлично улыбался.

– Что же нам все-таки нужно делать? – снова спросил я.

Но и этот вопрос повис в воздухе. Тогда я начал рассуждать вслух, пытаясь нащупать смысл ситуации:

– Целый день мы следим за дорогой. Теперь нам сообщают, что группа переходит на чрезвычайное положение, но дальнейших указаний не дают. И потом, как понимать слова, что может случиться любой поворот событий? Интересно, что же все-таки происходит в стране?

Мой напарник наконец ожил.

– Мне тоже очень хотелось бы это знать. Что происходит в Москве, напичканной военной техникой? – он смотрел мне в глаза. – У меня, кажется, есть предположение, но оно пугает. Ты сам как думаешь?

– Не знаю, – я был не рад, что затеял этот разговор. – Я ничего не знаю.

– А мне вот сдается, что ты не хочешь ничего знать.

К чему был этот упрек, я так и не понял. Я отошел в сторону и, не глядя на напарника, произнес:

– Возможно, ты и прав. Разве я обязан об этом думать? Это не входит в мою компетенцию. Я должен лишь исполнять приказы начальства.

– Ну так и исполняй, чего ты ко мне прицепился? – Терехин махнул рукой и направился к своему месту наблюдения.

Я смотрел ему вслед и чувствовал, что мое терпение на грани срыва. В этот момент я очень хотел знать, что происходит со мной, с моим напарником, с шефом, который упорно не желает разъяснить ситуации и давать конкретные распоряжения. Но самое обидное было в том, что я подсознательно осознавал: Леша Терехин прав, нельзя так обращаться с высококлассными специалистами, какими были мы и все ребята из нашей группы. Немного постояв, я направился к напарнику.

– Жаль, что нельзя закурить, – произнес он, когда я подошел.

– Мы все устали, Леша, и нам чертовски хочется отдохнуть, – глядя в глаза Терехину, сказал я.

– Да, – кивнул он.

Я присел на траву рядом с ним.

– Первый, ответьте «Витязю», – раздался голос Никицкого из переговорного устройства.

– Ответь ты, – предложил я Терехину, надеясь, что это как-то расшевелит его. Он взял у меня рацию.

– Первый на связи.

– Слушайте уточнение приказа, – голос у шефа был подавленным. – В стране вводится чрезвычайное положение. Алмаз в оправе, «Рубину» пока еще не нашли достойного обрамления. Дальнейшие действия предпринимаются только по согласованию и распоряжению Ноль Первого.

Сообщение прозвучало, как гром среди ясного неба. Конечно, мы ожидали услышать что-то ошеломляющее, но чтоб такое… Мне показалось, что зрачки Терехина расширились до предела, в них застыл ужас. Наверное, я тоже выглядел не лучшим образом, так как внутри у меня все оборвалось, а в голове была сплошная сумятица.

– Никто не должен выйти на связь с «Рубином» через нашу диспозицию. «Рубин» будет оставаться в изоляции до особого распоряжения Ноль Первого. Как поняли?