если не вообще отдал приказ об их ликвидации. Тот, кто запустил мне вслед перехватчик, рассчитывая уничтожить меня одним махом. Сырецкий! Человек, которого я когда-то безмерно уважала, а сейчас безмерно ненавижу…

Бесшумной тенью я скольжу в дверь бункера, в котором находится VIP-палата, но тут же, опомнившись, возвращаюсь обратно и тщательно натираюсь черным снегом. Там, внизу, уже не мой мир — это мир людей, залитый электрическим светом люминофорных ламп, мир, где нет радиации, значит и нет источника моей силы. Но той порции, которую я сейчас несу на себе в виде тающего на моем разгоряченном теле радиоактивного снега, должно хватить на какое-то время.

Я спускаюсь по лестнице, ни на секунду не теряя бдительности и держа нож занесенным для удара, но никто не попадается мне на пути. Их счастье! Я подкрадываюсь к двери VIP-палаты, отчаянно надеясь, что Сырецкий еще там, что он не успел перебраться в свою личную комнату, или кабинет… Повезло! Мне, разумеется, а не ему — я отчетливо слышу его голос. Он не один, но что это, собственно, меняет?!

Я влетаю в палату рывком, за доли секунды оценивая дислокацию противника. Сырецкий сидит на своей кровати, и ошалело смотрит на меня, еще не поняв, ЧТО ворвалось в его комнату, в его жизнь… Рядом на стуле присел не менее обалдевший начальник службы реактора. Пару раз мы встречались, но я даже не помню его имени. Впрочем, через секунду он станет безымянным мертвецом!

Нет, даже меньше, чем через секунду — на то, чтобы всадить нож в его солнечное сплетение, уходит гораздо меньше времени. Он тихо охает и начинает заваливаться на бок. Я подхватываю обмякшее тело, и довершаю начатое резким поворотом его головы на сто восемьдесят градусов… теперь на меня смотрит его затылок.

Сырецкий открывает рот, не то что бы что-то сказать, не то, чтобы позвать на помощь, но раньше, чем хоть один звук вырвется из его груди, я бью его кулаком в челюсть, заставляя подавиться собственными зубами.

— Тише, Петр Михайлович, — успокаиваю его я, сбрасывая бездыханное тело со стула, и усаживаясь на него сама. — Не делайте резких движений, не зовите на помощь, все равно уже поздно. Ваш единственный шанс выжить — дать те ответы на мои вопросы, которые сделают меня чуточку добрее. Впрочем, вряд ли у вас это получится.

— Ира… — произносит он, сплевывая на пол выбитые зубы и прижимая к кровоточащему рту угол одеяла. — Что с тобой произошло?

— Ядерный взрыв, встреча с Мадьяром, потом еще один ядерный взрыв, прощание с сыном, а затем встреча с мессией. — подробно перечисляю я. — Затем я несколько дней обдумывала свои дальнейшие действия, пока не узнала, что Марат и Сергей погибли, и вот, пришла к Вам, чтобы побеседовать на эту тему.

— Как ты узнала о них?! — охает он, опуская глаза.

— Сорока на хвосте принесла. — отвечаю я. — Вы видели сорок Безмолвия? Видели, я спрашиваю?!

— Нет, не видел! — поспешно отвечает он, видя, как угрожающе сжимается моя рука на рукояти ножа.

— А зря. Милые животные. Жрут все, но больше всего любят зайчишек, крысок, или маленьких волчат. Спикирует сверху, словно ваш перехватчик… ну, тот, который вы мне вслед отправили, положив и на меня, и на моего Колю… так вот, спикирует, обовьет шею жертвы своим игольчатым хвостом, а иглы у нее ядовитые, и поминай как звали!

— Чего ты хочешь? — спрашивает Сырецкий, и в его глазах я читаю обреченность и покорность судьбе. Покорность мне, ибо сейчас я — его судьба.

Я игнорирую его вопрос, прислушиваясь к собственным ощущением. Я все еще бегун — радиация, принесенная в бункер на моем теле, продолжает подпитывать меня силой, но я уже слабею. Пусть незначительно, но все же…

— Зачем убили Сережу и Марата?! — вдруг выкрикиваю я, бросаясь к Сырецкому с занесенным ножом. Лезвие замирает в каких-то нескольких миллиметров от его сердца, и он судорожно сглатывает подступивший к горлу ком.

— Ира, я правда не мог ничего сделать… После того, что устроила в своей последний визит сюда, ко мне пришла целая делегация с требованием выдворить бегунов с завода. Я сказал им, что вы и так уйдете… В скором времени, но люди были настроены агрессивно и сказали, что сделают так, чтобы вы ушли сейчас. Я не мог повлиять на них. Пойми! Ты не хуже меня знаешь, что представляет собой разгоряченная толпа.

— А вы знаете, что представляет собой разгоряченный бегун? — спрашиваю я. — Значит, вы не виноваты? Это заводчане… Сами, без вашего приказа?

— Именно так. После того, что сделала Катя, да еще и ты… Ну они и…

— Понятно. — я провожу рукой по воздуху, словно отрубаю эту тему. — Здесь все ясно. Виновные умрут.

— Виновные?! — страх в глазах Сырецкого сменяется ужасом. — Ты хочешь вырезать весь завод?!

— Зачем же вырезать? Я просто подберусь поближе к реактору, и превращу завод в часть Безмолвия. Это уже детали. Еще один вопрос, перехватчик, посланный мне вслед, тоже полетел сам собой, без Вашего на то приказа?

Он опускает взгляд, не желая отвечать.

— Память подводит? — услужливо спрашиваю я. — Придется освежить!

Мой нож втыкается в его колено, а рука тут же затыкает рот, и Сырецкому остается лишь мычать от боли, видя окровавленный нож перед самым своим лицом.

— Продолжить противосклеротические процедуры, или вы уже начинаете вспоминать.

— Не надо, Ира… — с трудом выдыхает он, — Да, это был мой приказ. Я не мог рисковать заводом. Я боялся, что ты переметнешься к Мадьяру… Ради сына, и из ненависти к людям.

— Ответ принят. — комментарию я. — Жюри присяжных в лице Печерской Ирины и ее верного спутника по кличке Стальной Клинок, выносит вердикт: Сырецкий Павел Михайлович, за бездарное управление заводом, неумение утихомирить толпу и беспочвенные страхи о предательстве своего лучшего сотрудника-снабженца, будет смещен с занимаемой должности.

— Каким образом. — безнадежно спрашивает он.

— Самым простым. — отвечаю я, одним движением направляя послушное острие в его глаз.

Руки бывшего директора завода конвульсивно дергаются вверх, но тут же опадают — все же он был неплохим человеком, так что заслужил быструю смерть…. Одним движением я вспарываю его шею, и прикладываюсь к слабеющему фонтану крови. Силы мне еще пригодятся…

Выходя из VIP-палаты я нос к носу сталкиваюсь с мужчиной в белом халате. От удивления он даже не успевает издать ни звука — просто ошалело смотрит на мою голую грудь и пятится назад…

— Что, нравится? — спрашиваю я его, проводя рукой по телу и стряхивая ему в лицо черную влагу от растаявшего снега, — Это временно.

Два удара. Первый — в пах, сгибающий беднягу пополам, второй — коленом в лицо, отправляющий его к праотцам. Извини, дорогой, нечего было попадаться мне на глаза, мог бы и жив остаться, если бы в твоих глазах читался один лишь страх. Но нет — увидев обнаженную фурию, ты успел подумать еще и о другом… Господи, до чего все же примитивны мужчины — грязная, потная, покрытая сажей женщина все равно останется для вас возбуждающей, если снимет одежду. Кретины!

Один прыжок — один лестничный пролет. Интересно, могу ли я быстрее? Оказывается могу, если в прыжке буду отталкиваться не только руками от перил, но и ногами от стен. Выпитая мною жизнь Сырецкого пульсирует в моих жилах, придавая сил. Злость и жажда смерти сопутствуют ей, подталкивая меня наверх. В мой мир, в Безмолвие, где я буду единовластной хозяйкой.

Пригибаясь и прячась за углами строений я пробираюсь к тому месту, где собралась немалая толпа людей. Был соблазн действительно отправиться к воротам, добывать оружие, но практически все люди без защитных костюмов, и о чем-то оживленно спорят. Очередной праздник, быть может, посвященный смерти бегунов? Скорее всего. А раз они не подобающе одеты, значит это ненадолго, а значит я могу и не успеть добежать до ворот и обратно…

Вообще, всякое желание уничтожать завод целиком и полностью, у меня пропадает — он нужен мне,