Она и впрямь не знает, думал он, глядя на ее печальное лицо. Не знает, что можно в ней найти, помимо долларовых купюр. В этот момент он понял ту боль и то одиночество, которые преследовали ее в детстве. Понял, почему она запирала свое сердце на замок. Он начал подыскивать слова, пытаясь объясниться, навести мостки через эту зияющую пропасть.

— Я женился на той маленькой девочке, которая хранила свои мечты в игрушечном железнодорожном вагоне, — сказал он, надеясь, что она его поймет, — а потом, став взрослой, полюбила железные дороги. Я женился на той маленькой девочке, которая хотела раздать людям все свое богатство, а потом, став взрослой, принялась улучшать своей щедростью целый город. Я женился на умной, упрямой, независимой женщине, которая отказалась похоронить свой характер под грудами богатств. Черт возьми, Даймонд, ну как ты не поймешь? Дело вовсе не в гордости, не в упрямстве и не в том, кто будет главным распорядителем. Дело в том, что ты мне нужна. Я испытываю эту потребность каждый раз, когда тебя вижу, когда слышу твой голос, когда вспоминаю тебя такой, как ты выглядела в Грейсмонте… в роще… на следующий день после нашей свадьбы. Каждый раз, когда я вижу твою улыбку, у меня вскипает кровь. По утрам мне не терпится поскорей тебя увидеть, а по вечерам — поговорить с тобой. Мне все время хочется прикоснуться к твоему телу. — Он поднял руку и провел пальцами по ее щеке.

Даймонд накрыла волна жара. Горло сдавило, во рту пересохло, колени ослабели.

— Вот… вот почему я на тебе женился… почему привез тебя сюда, — пробормотал он. — Я без ума от тебя, Даймонд Вингейт Макквайд. Поверь мне — я никогда не говорю зазря.

Сопротивление Даймонд таяло. Она перестала сдерживать то неистовое желание близости, которое так долго томилось в ней. Беар привлек ее в свои объятия и поцеловал, дав волю страсти, которую обуздывал долгие две недели.

« Это искренне «, — подумала Даймонд. Холт прав: она действительно ему нужна!

В глубине ее существа взорвался вихрь радости. Она обхватила его руками, лаская каждый дюйм тела — спину, плечи, бедра, шею. Это все ее — каждый мускул, каждое сухожилие, каждый натянутый нерв и каждый гордый, упрямый импульс. А она — его. Она — его! Страх, затмевавший эту мысль, постепенно проходил. Они оба наконец-то поддались своим чувствам. С ее сердца как будто свалился груз. Эта капитуляция была облегчением, свободой — о, какой же сладкой свободой!

Он прижал ее к себе, осыпая пылкими поцелуями ее шею и расстегивая первую пуговицу на ее блузке. Она откинула голову назад, давая ему доступ к своему телу и купаясь в горячих, вязких струях удовольствия, хлеставших в ее жилах.

Он наполовину повел, наполовину понес ее в дальний конец вагона, к письменному столу, и усадил на стопку бумаг, чтобы высвободить свои руки.

Вся дрожа, Даймонд пыталась расстегнуть пуговицы — сначала свои, потом его, потом опять свои. Руки Беара тоже дрожали. Тяжело дыша и постанывая от досады, он кое-как расстегнул ее блузку, потом развязал юбку и завозился с корсетом.

Откинув полы его рубашки, она тихо смеялась, лизала и покусывала его твердый сосок, дразня его и лаская, — ведь пробраться сквозь его одежду гораздо легче, чем сквозь ее. Резко втянув ртом воздух, он с новыми силами набросился на шнуровку. Даймонд почувствовала, что Беар победил, раньше, чем он сам это понял. Атласный корсет на косточках ослабел, нехотя выпустив ее из своих ревнивых объятий, и она облегченно вздохнула.

Вскоре его поцелуи и жадные покусывания воспламенили ее соски.

— Вот черт!

Они оба застыли, услышав этот пугающе знакомый голос и еще более знакомое ругательство. Сердце девушки отчаянно колотилось, а чресла, губы и груди пульсировали. Тяжело дыша, она слышала такой же отчаянный стук сердца Беара. Скрытая его крупной фигурой, Даймонд осторожно выглянула из-за его спины.

— О Боже! — простонала она.

Почти рядом стоял Робби — в ночной рубашке и с глазами, огромными, как блюдца.

— Робби, — проговорила Даймонд сиплым шепотом, ухватив Беара за руки, чтобы он не оборачивался. Как же они забыли про мальчика? Она быстро сумела обрести почти материнские интонации. — Почему ты не спишь? Не медленно иди в постель!

Робби нехотя стер с лица блудливую ухмылку.

— Я просто хотел попить, а потом услышал голоса и стоны…

— Робби! — пробасил Беар, не оборачиваясь.

— Ладно-ладно, ухожу! — Он отвернулся, хмуро сдвинув брови, и проворчал: — Как будто я раньше никогда этого не видел!

Когда за мальчиком захлопнулась дверь спального купе, они словно почувствовали порыв прохладного ночного ветра и переглянулись, немного смущенные столь безрассудным порывом собственной страсти. Однако, посмотрев друг другу в глаза, они не заметили там ни капли сожаления по поводу того, что их долго сдерживаемое желание наконец-то прорвалось наружу и вспыхнуло огнем.

— Я думаю, на этом нам придется закончить, — тихо сказала Даймонд, в последний раз лаская его грудь.

Он кивнул и нежно взял ее за подбородок:

— Пока.

Она собрала свою одежду, соскользнула со стола и, неторопливо покачивая бедрами, пошла к спальному купе. Помедлив у двери, она одарила его прощальным знойным взглядом. Щелкнул дверной засов, и Беар почувствовал, что ноги его сделались резиновыми.

Он взял с полки графин и налил себе большую порцию бренди.

— Чертов мальчишка!

Однако когда он допил бренди, растянулся на одной из банкеток и закрыл глаза, на губах его играла счастливая улыбка.

Следующие два дня Даймонд не имела возможности изучить и проверить то взаимопонимание, которое возникло между ней и Беаром в пылу возродившейся страсти. Все свое свободное время он проводил с бригадами, решал постоянно возникающие проблемы — от испорченной муки на кухне до частых драк между рабочими. К полудню второго дня обстановка в лагере накалилась. Парни взрывались по малейшему поводу, подобно сильным ветрам, дующим с Запада и приносящим в долины грозы.

Даймонд стояла на платформе своего личного вагона и смотрела на приближающиеся тучи. На удивление многочисленные, они грозили заполонить весь бескрайний небосвод. Вдалеке вспыхивали яркие белые зигзаги, предвосхищая молнии. Она отправилась искать Робби, которому Беар поручил носить воду. Она нашла его в бригаде, передающей смену другой. В это время между двумя рабочими завязалась драка из-за пропавшей скрутки жевательного табака.

— Я видел, как ты его жевал, Сайкс, подлый вор! — Мужчина, бросивший вызов, ввинтил палец в грудь более крупного и крепкого парня.

— Да? Докажи, что это был не мой табак! — сказал Сайкс, усмехаясь, и тоже уперся пальцем в грудь своему обвинителю, только с гораздо большей силой.

В воздухе замелькали кулаки. Побросав инструменты, рабочие обеих бригад бросились разнимать дерущихся, которые рычали, пихались и осыпали друг друга оскорблениями. Вдруг откуда ни возьмись появился Беар. Он метнулся в самую гущу и тоже принялся орудовать кулаками.

Рабочие прекратили потасовку и медленно попятились. Когда все улеглось, Беар глубоко вздохнул, посмотрел на небо и приказал зычным басом складывать инструменты и ждать, когда пройдет гроза. Мужчины подчинились, радуясь неожиданной передышке. Тут он обернулся к хвосту поезда и заметил Даймонд, которая стояла в стороне и наблюдала за происходящим.

— Вечно у них так — дня не проходит, чтобы они из-за чего-нибудь не сцепились.

— Может быть, это витает в воздухе? Идет гроза, — сказала она.

— Может быть, — мрачно согласился Беар и зашагал по колее, проверяя, все ли собрали перед грозой. Даймоид с тоской смотрела на удаляющуюся мощную фигуру мужа. Если так пойдет и дальше, то она увидит Биллингс раньше, чем останется наедине с ним.

Гроза не заставила себя долго ждать. Порывы сильного ветра раскачивали прочный пульмановский вагон. Казалось, его деревянный корпус вот-вот оторвется от колес, Удары грома дико сотрясали стены,