Представляете, что скажут мои друзья и преподаватели, когда увидят меня голышом в Интернете?

Мне и в голову не приходила возможность, что ее друзья тоже будут искать в Интернете решение этой загадки восемнадцатого века и таким образом обнаружат ее фотографию «в чем мать родила». Но Катриона отличается ясным и методичным мышлением, не говоря уж об ее искусном владении перочинным ножом.

— Так, может быть, пойдем наверх, вы разденетесь, и я сфотографирую вашу киску, норку или как там это теперь называется.

Катриона предложила сначала «выпить чайку», и я согласился на условии, что сначала приму свое лекарство. Катриона вытащила из сумочки пилюлю, которая стоила всего тридцать фунтов. Раньше она приносила пилюли, где были изображены птички, но на этой круглой белой пилюле была поперечная насечка и какая-то надпись. Она напомнила мне парацетамол. Вообще таблетки, которые я теперь принимаю, в точности похожи на парацетамол, если не считать их цены и магического действия на мой мочевой пузырь.

Я запил пилюлю чаем, а Катриона, отхлебывая из чашки, принялась читать приложенную к фотоаппарату инструкцию. «Благодаря вам, — сказал я ей, — уже ощущая действие лекарства, нам не потребуется помощь механика». Потом Катриона пару раз щелкнула спуском, и мы отправились в спальню. К тому времени, когда я туда доковылял, Катриона уже разделась и задернула в спальне шторы. Потом легла на кровать, а я стал наводить на нее фотоаппарат.

— Только смотрите, чтоб лица не было видно! — крикнула она, а затем, чтобы застраховаться от ошибки, накрыла лицо подушкой. Она поворочалась, устраиваясь поудобнее, а я спросил ее, что означает «раздвинутая норка». Такую загадку миссис Б. ни за что не смогла бы решить.

Катриона подняла колени и стала раздвигать пальцами складки кожи, которые обычно находятся, как шасси самолета, в подтянутом состоянии. В видоискателе фотоаппарата я видел, как раздвигаются и натягиваются розовые лепестки, напоминавшие нежирный бекон, и вспомнил эту чудную харчевню, «Дельфин», где за небольшую цену подавали огромную порцию яичницы с беконом. Но я совершенно не мог понять, как можно «пристраститься» к картинке, на которую я смотрел в видоискатель. И решил, что, подобно дантистам, которые испытывают жгучий интерес к состоянию человеческого рта, некоторые люди испытывают такой же интерес к разным другим отверстиям и полостям на теле человека. Если бы обстоятельства сложились иначе, мне, возможно, пришлось бы в ходе поисков «Энциклопедии» Розье фотографировать ухо или ноздрю Катрионы, а не ту «норку», вход в которую она для меня открыла. Внезапно Катриона подняла руки и стала снимать с пальца кольцо, проговорив: «Еще узнают по кольцу». Подушка заглушала ее слова, и мне пришлось ее переспросить. Она приподняла подушку и повторила сказанное. Мысль, что человека можно узнать по кольцу, никогда не пришла бы в мою слабоумную голову — как и многие другие откровения, которыми я обязан своей молодой подруге.

Я нажал спуск. Сверкнула вспышка.

— Погодите! — привскочив, воскликнула Катриона. — Если там видно мое лицо, надо будет его стереть!

Она посмотрела на изображение, появившееся на экране. Мы оба были довольны — мне удалось сфотографировать ее так, как она желала: в гильотинированном виде. Она опять легла, мы продолжили съемки, и постепенно у нас прошла первоначальная скованность. Чтобы поймать в видоискателе ее гениталии в наиболее выгодном ракурсе, я вынужден был изгибаться под неестественными углами, и у меня скоро заболела спина. Пришлось посидеть в кресле. А Катриона решила, что ей совсем не обязательно закрывать подушкой лицо — достаточно положить подушку на грудь, и лица на фотографии не будет видно.

— А сколько на пленке кадров? — спросил я: многократно запечатленные ломтики бекона мне уже порядком надоели.

— Там нет пленки: изображения сохраняются в памяти. По-моему, можно сделать до ста штук.

Затем она снова принялась раздвигать и растягивать свои складки и засунула палец в свою влажную «норку». Я вспомнил, как намыливал ее губкой в ванне и впервые увидел странное устройство ее тела, и это, в свою очередь, напомнило мне о моем стареньком «моррисе», который был весьма надежным автомобильчиком. По сути дела, за восемнадцать лет мне пришлось его ремонтировать только один раз — когда у него сломался коленчатый вал. Если бы я не ехал на нем в тот вечер, когда ливень обрушился на городок и большую фабрику хрустящего картофеля, которую мне незачем называть, может быть, у меня не спустило бы колесо, мне не пришлось бы ехать на станцию обслуживания, я не узнал бы о ксантиках и Розье и Катриона не истекала бы соками на моей постели. Так что, может, подумал я, глядя, как два ее пальца поршнеобразно двигаются взад и вперед в ее розовой «норке», оно и к лучшему, что я давно расстался с «моррисом» и теперь езжу на «нове», которой до него очень далеко. Иначе я не фотографировал бы это захватывающее зрелище при помощи аппарата, который обошелся мне всего в восемьсот фунтов; нет, я сидел бы, читая Юма или Карлейля, а миссис Б. уже закончила бы работу и ушла домой, и, возможно, я обдумывал бы статью для «Скоте мэгэзин» или собирался съездить в библиотеку к Маргарет; и вдруг я почувствовал, что в углу моего левого глаза набежала слезинка. Но я продолжал нажимать спуск, вспышка следовала за вспышкой, а Катриона принялась подкидывать таз и стонать с той стороны подушки. Слезинка разбухла и потекла по щеке, видимо, вызванная мыслями о миссис Б., покинувшей меня навсегда, о моем друге, который и вовсе оставил эту грешную землю, и о том, что я перестал читать и писать и весь мой мир вытеснили приборы, продажа которых обеспечивает безбедное существование миссис Дж. Кемпбелл и Али.

К тому времени, когда Катриона закончила свое представление, я сделал восемьдесят четыре снимка и решил, что такое количество должно удовлетворить любого энтузиаста. Лицо и грудь Катрионы пылали, и она спросила меня, чем бы я теперь хотел заняться. Я ответил, что хочу сходить в туалет, поскольку действие лекарства явно заканчивается, а потом отослать «картинки» своему анонимному корреспонденту. Сходив в туалет, я этим и занялся, а Катриона пошла принимать ванну, что заняло у нее даже меньше времени, чем обычно.

Ответ от моего корреспондента пришел, когда Катриона уже ушла. Он сообщил мне, что девушку с вашей книгой в руках зовут Луиза. Это вы уже знаете, поскольку я об этом упомянул в начале письма. Она изучает французский (отсюда ее интерес к вашей книге) и живет с человеком, который ее сфотографировал. Он сердечно поблагодарил меня за присланные фотографии, сказав, что это — «классная дрочка», какового слова я не нашел ни в одном словаре, ни даже в «Волшебном мире Интернета» доктора Кула. Он сказал, что не прочь продолжить наше сотрудничество, и даже спросил, не хотим ли мы заехать к ним, чтобы «вместе провести вечерок». Я решил, что это прекрасная возможность узнать побольше об «Энциклопедии» Розье, и мы назначили встречу на следующую неделю.

Но меня ждал категорический отказ Катрионы ехать со мной к этим людям. А почему бы не поехать? Ведь я всего только хочу уточнить некоторые аспекты философии восемнадцатого века.

— Я не могу ехать туда с вами на машине, — сказала Катриона. — Нам придется ехать на поезде — в разных вагонах. А путь не близкий.

Мне казалось, что это просто предлог, но потом я догадался, что она, наверное, не может себе позволить стоимость билета.

— Разумеется, я возьму на себя все расходы. Сколько вам понадобится?

Она, как всегда, когда речь заходила о вознаграждении, задумалась, потом сказала:

— Ладно. Сто фунтов.

Неужели билет на пригородный поезд стоит сто фунтов?

— Сто фунтов? Разве студентам не полагается скидка? У меня есть проездной билет пенсионера. Может быть, вы по нему проедете?

— Заплатите мне сто фунтов, и я сделаю все, что вы с этим типом от меня потребуете. Ваше дело соглашаться или нет. Извините, но это обычная цена. Мне же надо жить.

Естественно, я согласился. В конце концов, наши отношения были построены на «существующих ставках», и, видимо, столько полагалось платить девушке за поездку на другой конец города. В мое время все было, конечно, иначе, но порядки так быстро меняются!

После обеда, когда Катриона выполняла на мне свое домашнее задание, зазвонил телефон. Я добрался до кабинета на девятый или десятый звонок — без брюк и исподнего — и, взяв трубку, услышал голос