– Любовники, – поправил Дэви.

Ее улыбка исчезла.

– Я трудилась над ней здесь, внизу, и плакала. Пришел отец и сказал… – Тильда сглотнула горький комок. – Он сказал: «Когда ты поймешь, что рождена рисовать, а не любить?»

– Ненавижу твоего папашу, – яростно прошипел Дэви.

– Нет. Он пытался… заставить меня увидеть свою судьбу. Заранее смириться. И, честно говоря, во многом оказался прав. Нет, меня, конечно, любили. Взять хотя бы Скотта…

Дэви ощутил знакомый укол ревности.

– Но отец был прав, – повторила Тильда, стараясь улыбнуться. – Я была куда счастливее за мольбертом, чем когда общалась с людьми. Мне нравилось расписывать мебель, не говоря уже о Скарлетах и даже подделках, которые были для меня куда интереснее окружающих. Просто… просто я любила Эндрю. И Ив тоже. Но тогда я не могла их видеть. Понимаешь, отец выбрал самый неподходящий момент.

– Зато знал, как выжать из тебя соки, сукин он сын, – проворчал Дэви.

Тильда глубоко вздохнула.

– Тогда я размазала кистью лица на картине, швырнула картину в него и ушла. Села на автобус до Цинциннати, устроилась там официанткой и позвонила Ив. Она рассказала Гвенни, и Гвенни каждую неделю посылала мне деньги, ни словом не обмолвившись отцу, где я, и все как-то обошлось. Я окончила школу на год раньше, потому что отец заставил меня сдавать экстерном, чтобы иметь больше времени для рисования, а это означало, что я могу получить работу, если совру насчет своего возраста. Отец все же узнал, где я нахожусь, позвонил, орал в трубку, что отрекается от меня, но самое страшное уже было позади. – Лицо Тильды немного смягчилось. – Однажды владелец ресторана стал поговаривать насчет ремонта, и я вызвалась нарисовать фреску. И нарисовала. Один из посетителей ресторана увидел и захотел такую же. Потом все пошло как бы по цепочке. И вот я стала, как и все остальные Гуднайты, зарабатывать на жизнь подделками, только, законными. Совсем как предсказывал отец. Он и тут оказался прав.

– Нет, он был не прав, – угрюмо возразил Дэви.

– Хуже всего… – Тильда поперхнулась. – Хуже всего, что Скарлеты… это и есть… тот стиль, в котором я обычно работаю. Поэтому, когда отец их продал, я не смогла больше писать под своим именем. Только под именем Скарлет, а этого я не хотела. Поэтому для меня все дороги оказались закрытыми.

– Но как он мог? Как мог сотворить с тобой такое? Он сам художник. Знал, что это означает. Как он мог сделать это с собственным ребенком?!

– Понимаешь… он не был художником, – вздохнула Тильда.

– Что это значит?

– Он был никудышным художником, – повторила она и, прислонясь к шкафу, соскользнула на пол, как тряпичная кукла в красивом шелковом платье, такая измученная, что у Дэви сжалось сердце. – Ты можешь изучить все приемы. Но если не рожден с чувством света, цвета и линии, никогда не станешь мастером. Именно это случилось с отцом. Это все равно что родиться в семье музыкантов без музыкального слуха. У Ив тоже не было способностей, хотя отец пытался ее учить. А вот у меня были.

Дэви больше не смог вынести мучений Тильды. Он подошел, уселся рядом и обнял ее.

– Я умела рисовать еще до того, как научилась писать собственное имя, – продолжала Тильда. – И схватывала все налету. – Она жалобно шмыгнула носом, стараясь сдержать; слезы, и Дэви крепче сжал ее руку. – Думаю, отец возненавидел меня за это. Он так любил Ив, но меня… меня… Тогда я никак не могла понять, в чем дело. Решила, что если буду рисовать лучше, он полюбит меня больше. Я не сообразила, что отец… Вот и старалась, из кожи вон лезла и действительно становилась все лучше… а он…

– О Боже, Тильда! Мне так жаль. И я правда ненавижу твоего отца.

– Нет, – всхлипнула она в его рубашку. – Он делал все, что мог. А я ушла. Только вот не догадалась взять с собой Скарлетов. Знаешь, он требовал, чтобы я ставила подпись «Джеймс». Джеймс Ходж, сын Гомера. Это я сама назвалась «Скарлет». Я придумала это имя!

– И правильно сделала, – убежденно сказал Дэви, продолжая прижимать ее к себе.

– Нет, – возразила Тильда, глядя на него мокрыми глазами, – Это ты все сделал правильно, когда вернул их мне. Отец продал эти картины, но ты вернул их все. Каждую чертову Скарлет.

– О, милая, – выдохнул он и поцеловал Тильду, ощущая влагу ее слез на своих щеках, и сильнее сжал руки, когда она вытерла лицо о его рубашку.

– Прости, я знаю, что выгляжу настоящим чучелом, стоит мне хоть немного отсыреть, – прорыдала она.

– Ну да, сейчас это самое важное, – кивнул Дэви, все еще не выпуская ее. – Успокойся, дорогая.

Дэви оглядел собрание подделок Гуднайтов, и все они вдруг показались ему скопищем мертвецов. Одним огромным склепом.

– Нам нужно избавиться от этого хлама.

– Не могу, – устало сказала Тильда. – Мне ужасно хочется. Но я даже не могу поговорить с тобой на эту тему без того, чтобы не залить слезами все вокруг. Представь меня пытающейся…

– Зато могу я, – перебил Дэви. – И, будь уверена, избавлюсь. А ты немедленно уберешься из проклятого подвала, и чтобы больше ноги твоей тут не было.

– Но это хорошая мастерская, – заспорила Тильда. – Тут все условия…

– Это – адская дыра. Сколько бы белил ни было потрачено на это место, тут все стены забрызганы кровью. Знаешь, мы перенесем все твои вещи на чердак. Там полно места. Можешь уже с завтрашнего утра рисовать на солнышке.

– Отец не был плохим человеком, – начала Тильда. – Он…