— Подите вы с вашими «русскими братьями»! Сыт я этим братством по горло! Хороши славяне — хуже турка!

— Что случилось? — с пересохшим горлом спросил наконец Бауэр Гавла, который энергичными возгласами: «Ruhe! Тише!» — пытался отстранить напиравших товарищей.

В эту неразбериху врезался еще и солдат-мордвин. У него глаза вылезли на лоб, и он едва переводил дух.

— Бастуют! Сбежали!.. Ох, проклятые!..

Гавел и мордвина оттеснил широким плечом.

— Где пан прапорщик? — спросил он.

В оглушительном галдеже, кипевшем за его спиной и не поддающемся никаким усилиям прекратить его, там и сям вырывались отдельные крики:

— Мы к нему!

— Воры!

— Ограбили! На нищенское жалованье польстились!

— Не орите! — гаркнул наконец Бауэр — скорее от растерянности, чем от гнева. — Пана прапорщика нету дома. Почему вы бросили работу? Тихо!

— Пусть нам скажут, как дело обстоит!

— Не будем работать даром!

— Еще спрашивает! — взвился над всеми голосами чей-то пронзительный, высокий голос. — Почему-де работу бросили!

— Тише! Кто вам сказал, что вы даром работаете? Я лично веду счета на каждого, сколько кому причитается…

— Вот-вот! Мы и хотим получить, что нам причитается!

Бауэр обернулся к дерзкому и ответил покраснев:

— Я не кассир.

— А вам сколько платят?

— И офицерам сколько?

Тут уж сам Гавел прикрикнул на дерзкого, протолкавшегося к нему вплотную, и закричал, перекрывая мятежный шум:

— Молчать! Я говорю за всех!.. Пан взводный, мы хотим знать, за что работаем. Требуем хотя бы аванс. И требуем, чтоб вы сами об этом позаботились, коли вы лучше знаете, что нам следует.

Толпа угомонилась, ожидая ответа Бауэра.

— Тогда подождите пана прапорщика. Может, он приедет сегодня вечером.

После этого Бауэр и мятежники еще постояли молча лицом к лицу, словно разгадывая скрытые мысли друг друга. Напряжение сделалось невыносимым. И Бауэр под наспех придуманным предлогом скрылся за дверь. Оп исчез, прежде чем толпа успела заговорить.

Пленные переглядывались. Предложение Бауэра — ждать Шеметуна — они восприняли как свой первый успех. В нем была новая надежда, и она быстро успокоила толпу. Теперь изменился весь ее облик. Надежда открыла дверь уверенности в своих силах.

Гавел выпятил грудь, как командир перед строем, и с неожиданным добродушием скомандовал:

— Что ж, ждать так ждать. Садись!

Он первый сел, скрестив ноги; все весело последовали его примеру. Только русские солдаты остались стоять.

Сидящими на траве перед канцелярией и нашел их Иозеф Беранек. Удивился. Гавел рассказал ему обо всем, но так как тут не было Бауэра, то Беранек не знал, что подумать о небывалом происшествии.

— Да они отдадут, должны отдать, — только и твердил он рассеянно, расточая похвалы Шеметуну и Елене Павловне.

А Елена Павловна как раз искала Беранека. Она пришла, вся еще разгоряченная баней, и пленные, уже успокоенные надеждой, вставали, давая ей дорогу. Многие отдавали ей честь по-военному.

Бауэр, увидев ее из окна, вышел навстречу. В эту минуту удивленная Елена Павловна что-то спрашивала у пленных по-польски, и Бауэр, хоть и не слыхавший ее вопроса, поспешил, как бы отвечая ей, громко произнести слово «недоразумение».

Елена Павловна вполне с ним согласилась.

— Конечно, это какое-то недоразумение. Да Георгий Георгиевич будет нынче вечером. А я-то думала, вы пришли спеть мне, — улыбнулись она примирительно.

Тут лицо польщенной толпы окончательно прояснилось. Много теплых слов хотелось людям сказать в ответ, да решились они на это только, когда за Еленой Павловной уже закрылась дверь.

Надежда на успех окрепла, превратилась в веру. Гавел, приписывая такой результат одному себе, загордился, воспрял духом, всех заразив своей веселостью. Он даже придумал новое развлечение: вдруг начал выкрикивать как ярмарочный балаганщик:

— А что наша лисанька?..

Справа ему кричали хором:

— Даст!

Левая сторона возражала:

— Не даст!

Потом все хором, под управлением Гавла, буйно и весело грянули:

Припев Гавел переделал сообразно случаю. Он пропел:

Его наградили аплодисментами, бурным хохотом, подхватили припев хором. Даже пленные других национальностей подтягивали, как умели, и вскоре все дружно и восторженно запели вместе с чехами.

Елена Павловна отложила зеркальце, которое несколько расстроило ее, потому что после бани, повязанная платком, Елена Павловна выглядела непривычно. Оттого что мокрые волосы плотно прилегли к голове, лоб ее казался ниже, а скулы — шире. Лицо, красное от горячей воды, самой ей казалось некрасивым, и она украсила его печальной и доброй улыбкой. С этой улыбкой она и выглянула в окно — но скоро тоже развеселилась, захлопала в ладоши.

Шеметун неожиданно, еще засветло, позвонил из Александровского.

— Что нового? — кратко осведомился он у Бауэра, но, недослушав ответа, крикнул: — Ладно!

И бросил трубку.

Бауэр, только теперь осознавший всю трудность своего положения, вынес к толпе известие о прибытии Шеметуна. Пленные тотчас в волнении бросились на улицу. Уже изрядно смерклось, и они могли только прислушиваться. Наконец искра нового возбуждения пробежала в толпе:

— Едет!

Гавел, чтоб придать себе смелости, принялся громко распоряжаться:

— К рапорту стройсь! Равняйсь! Beschwerde, rechte und linke Flьgel! Tagscharge! [155]

Толпа засуетилась, смешалась. Многие в самом деле спешили построиться, искали свое место в