пота, как смола на свежесрубленном сосновом пеньке.

Потом тело начали корчить судороги.

— Я не могу тебе помочь! — в истерике крикнула Маша.

Собака смотрела на них огромными карими полными ужаса глазами.

Маша сидела на нем верхом и лупила по щекам.

— Не засыпай, слышишь! — кричала она Николаю, — Не отключайся.

— Х-холодно, — проговорил он сквозь стучавшие зубы. — Прекрати. Больно.

— Это мне больно, — она снова врезала по щеке, заметив, что он закрывает глаза.

— Прямо как ладонь ошпарила.

— Прекрати, — наконец, он поймал ее руку, занесенную для очередной пощечины. — И вообще, слезь с меня. Ты тяжелая.

— Наконец-то, — Маша вздохнула. — Сможешь сам встать и перебраться на диван?

— Попробую.

— На твоем месте я бы больше не экспериментировала с дозой. Еще немного, и ты мог бы — тю- тю, — она помахала рукой, словно прощаясь.

— Мужики, которые этим угостили, не спрашивали моего мнения.

— Хочешь сказать, кто-то накачал тебя наркотиками? Зачем?

— Да слезь ты с меня!

— Первый мужчина, который меня об этом сам попросил, — она нашла в себе силы засмеяться. — Рассказывай, что с тобой случилось? У тебя сердце как, ничего?

Чашку крепкого кофе выдержит?

— Какие-то люди — не видел их лиц… Сначала прижигали кожу, а потом решили попробовать наркотики, чтобы развязать язык.

— Тебя пытали? — глаза у Маши округлились.

— Расстегни рубашку, — попросил он.

— Боже мой, — Маша отшатнулась, увидев следы ожогов. — Надо чем-то смазать…

— Мне холодно, — жалобно простонал Николай.

Его и в самом деле била крупная дрожь.

— Но… — Маша стащила с дивана покрывало и набросила сверху.

— Холодно, — простонал Николай.

Лицо его приобретало синеватый оттенок.

— Сейчас, — она бросилась вглубь коттеджа и вернулась с одеялом и подушкой. Все это она навалила сверху на Николая, но его трясло так, что позвякивали друг о друга бокалы в серванте.

— Не знаю, не знаю, что делать, — Маша металась по даче. — где-то должен быть обогреватель…

— Есть одно верное средство, — вдруг сообщил Николай из под груды наваленных на него теплых вещей. — Если человек не может согреться сам… Любая медсестра знает этот способ…

— Но я же не медсестра, — Маша растеряно остановилась посреди комнаты.

— Чисто в медицинских целях, — глухо сообщил Николай. — Вроде тех пощечин, которые ты мне влепила.

— Тогда… я выключу свет, — она почувствовала, что теперь уже сама стучит зубами. — Но ты все равно закрой глаза.

Второпях она стянула узкие джинсы, потому что ей показалось, что они будут только мешать. Хоть и в темноте, высунув из-под одеяла голову, Николай разглядел, что нижнего белья под брюками не оказалось. Он мог бы предложить ей носить значок с надписью:

Маша отбросила одежду в сторону и направилась, осторожно ступая босыми ступнями по крашеным доскам пола, к мужчине, и опустилась рядом с ним на колени.

— Что я делаю, а? — пробормотала она и тут же почувствовала, как горячая твердая ладонь сжала ее бедро.

— Так мы не договаривались, — слабо запротестовала.

Руки принялись гладить ее, казалось, это был целый десяток рук. С внешней поверхности бедра ладони переместились внутрь, она почувствовала, и вот уже пришлось собрать всю волю, чтобы не застонать от возбуждения. Она продолжала сидеть на коленях, чуть откинувшись назад и опираясь на руки. Она чувствовала себя сфинксом с телом зверя и женщины одновременно.

Мужчина на мгновение оставил ее в покое и быстро разделся сам. Потом снова приблизился и нежно провел пальцем по рубчику, оставленном на животе ремнем джинсов.

Теперь он сидел напротив нее, практически в такой же позе, только если Маша опиралась позади ладонями об пол, его руки были заняты ее телом.

— Это безумие, — прошептала она. — Наконец-то догадалась, — ответил он изменившимся голосом.

Обхватив ее за плечи, он притянул к себе, и Маша обвила руками его шею. В лунном свете, пробивавшимся сквозь стеклышки террасы, их тела, одно гибкое, женственное, словно древний сосуд- амфора, другое — мускулистое, покрытое шрамами — вдруг стали похожи на сцепившихся в смертельной схватке хищных зверей.

Маша удивилась, какими нежными и одновременно торопливым он оказался.

— Нет! — вдруг крикнула она, оттолкнув партнера. — Я не могу.

Лицо у Николая стало как у обиженного ребенка.

— Пойми, — она обеими руками притянула голову мужчины к себе, и, хотя кроме них двоих никого не было, начала шептать ему на ухо, касаясь горячими губами.

— Ни фига себе, — сказал Николай громко. — Этого, пожалуй, никто не предвидел. А уж Ники — тем более.

— Мне двадцать лет, — сказала Маша громко. — И я хочу ребенка. Инстинкт? А мне — наплевать.

— А если бы раньше ты познакомилась со мной, а не с Ники? — спросил Николай.

— Чего об этом говорить? — Маша пожала голыми плечами. — Тем более, вы одного поля ягодки.

— Ну, ягодка у нас ты, — Николай делано засмеялся.

— Еще какая, — она улыбнулась в ответ. — Не злись на меня, ладно? Так получилось.

— Я не могу на тебя злиться. Ты мне нравишься. А я тебе?

— Да, — твердо ответила она и отвернулась, чтобы не видеть в это мгновение его лицо, потому что хоть электрический свет и был погашен, но даже отражения Луны казалось чересчур. — И учти, ты заставил меня ответить на этот вопрос.

— У меня такое ощущение, — вздохнул Николай, — что в этой жизни кто-то живет вместо меня.

Маша продолжала обнимать его, когда он, согревшись, уже уснул, свернувшись калачиком. Потом она выбралась из под одеял и, перешагнув через смущенную собаку, отправилась в летний душ.

Там она долго плескалась, что-то напевая.

— Что это?

Спавшая до этого на полу собака в темноте подняла голову.

Маша заметила это и затаила дыхание, чтобы ничего не мешало прислушиваться.