— Эй, — позвала она и прислушалась, в надежде услышать в ответ чей-то голос.

Но снаружи только ветер шелестел в листьях деревьев. А внутри — щелкала, загораясь и погаснув вновь, неоновая лампа под потолком.

Вот ветер прошелестел совсем поблизости, потоки ночного воздуха коснулись лица, встряхнули пряди волос и раздули подол юбки. Неожиданный порыв словно толкнул ее внутрь, а затем сквозняк захлопнул за ее спиной входную дверь.

Несколько мгновений Маша смотрела на захлопнувшуюся сама собой дверь. Потом повернулась и двинулась вперед, вглубь студии. И хотя было достаточно светло, она шла, вытянув перед собой руки, как слепая.

В какой-то момент она вздрогнула, увидев силуэты двух человек. Один, в темном костюме и белой рубашке, смотрел невидящим взором вверх, указывая в пространство рукой с синеватыми, как у мертвеца, ногтями. Другой, мешком, сидел в кресле, и его шаржированное гуттаперчевое лицо хмурилось на Машу.

— Нет, чтобы выбросить одного манекена, — вздохнула она с облегчением. — Он откуда-то притащил еще и другого.

Лицо второй куклы было пародийной маской. Голова была непропорционально большая.

Такими же непропорциональными должны были бы быть резиновые руки, и это выглядело смешным. Но у куклы, сидевшей в кресле, из рукавов торчали маленькие, скорченные, желтые, словно лапы неразделанной курицы, пальцы.

Маша повернулась к куклам спиной и решительно двинулась туда, где горели юпитеры. Но она не увидела, как рука сидевшего в кресле вдруг соскользнула с подлокотника…

Маша сделала еще шаг, и остановилась. Лампа была установлена так, чтобы освещать центр воображаемого круга, где стоял пустой стул. Туда же был направлен объектив закрепленного на штативе фотоаппарата.

Все выглядело заурядно, как будто ждут клиента, чтобы сделать фото «три на четыре» для документов. Но вот только кровь…

Она была повсюду. И на обивке стула, и на полу, и даже брызги ее попали на рефлектор осветительного прибора.

Маша закричала. Она не звала на помощь, она просто вопила, закрыв глаза, потому что вырывавшийся из легких воздух помогал ей сохранить расплывающуюся грань между реальностью и бредом. Из-за собственного крика она не слышала ни шороха за спиной, ни торопливых шагов, до тех пор, пока чья-то холодная рука не зажала ей рот.

Все было как в тревожном сне. Подходя к двери Ники уже знал, что женщина не будет тут его дожидаться, а дверь окажется открытой. И, как бывает всегда в снах, он твердо верил в то, что предстоит сделать. Он опять собирался выжить.

Двинулся вперед, ступая так осторожно, что казалось, это только тень скользит по полу.

Слишком много вещей. Ники двигался среди этого хлама так, чтобы ненароком не свалить на пол какую-нибудь безделушку, коробку или просто кипу старых газет.

Вдруг настороженно замер, слегка пригнувшись.

Прямо перед ним возникли две фигуры. Ники обошел наряженный в черный костюм манекен и остановился перед другим, в уродливой маске. Осторожно втянул ноздрями воздух. Он стал похож на хищного зверя, не хватало только хвоста со слегка подрагивающим кончиком.

Резиновая маска, придуманная, чтобы смешить, казалось, застыла в мучительной гримасе. Ники медленно протянул к ней руку. Он был весь в напряжении, как струна перед тем, как лопнуть. Он почувствовал запах крови.

Еще мгновение — и он сорвал бы маску с человека, закутанного по самый подбородок в пыльную тряпку, служившую когда-то занавесом в кукольном театре. Но для этого у него уже не оставалось времени…

Так пронзительно кричать могут только женщины. Голос словно сверлил барабанные перепонки. Ники потребовалось несколько секунд, чтобы добежать до того места, откуда исходил звук. И за все это время он думал только об одном — лишь бы она заткнулась.

Николай смотрел на ночное небо. Звезды казались такими близкими, как бывает только в августе на юге. Протяни руку, и она прорвется сквозь тысячи световых лет, как лев в цирке, когда прыгает через обтянутый пергаментом обруч, который держит в руке дрессировщик.

А кто дрессировщик?

— А дальше есть затерянная страна, — сообщил вкрадчивый голос.

Николай чуть переместил взгляд. Голос принадлежал маленькому человечку с девчачьими чертами лица и крылышками за спиной, как у бабочки «Павлиний глаз».

— Расскажи мне про эту страну. Интересно.

— Начинается она у отрогов гор, вершины которых настолько высоки, что просто теряются в небесной синеве. К твоему сведению, небо в «другой стране» всегда безоблачное, но, правда, есть места, где круглосуточно льет дождь.

— Для разнообразия, да?

— Нет, это для тех, кто в прошлой жизни сетовал на судьбу, сам себя жалел. Еще в этом районе еще дует вечно пронизывающий ветер, да и местность, вынужден признать, довольно топкая. Но это дальше, на север.

— Таким образом наказывают плакс?

— Разве это наказание? — пожал плечами с крылышками крепыш. — Просто климат.

Между прочим, отличная рыбалка. И всегда на удочку попадается рыба не меньше килограмма. Очень трудно такую выудить, учитывая, что в ходу только крючки самого маленького размера.

— Стоит, пожалуй, посетовать на судьбу. Я люблю порыбачить. Вот только никак не соберусь…

— Ты не представляешь, сколько там мест не хуже. Начнем с гор. Сверху текут ручьи, они превращаются в бурные пенящиеся потоки. Из этих потоков и появляются те, кто впервые прибыл в этот край. Голыми, чистыми и прекрасными. И они сразу видят у подножья отрогов огромный замок. Просто колоссальный, тебе трудно даже представить, на Земле нет таких величественных сооружений. Он сложен из глыб белого мрамора, из тех самых, которые использовали древние греки, чтобы вытесать свои скульптуры. А внизу, у стен, раскинулся город. Город номер Раз.

— Мне предстоит жить в этом городе? Какой он, расскажи?

— Только представь, и сам его увидишь. Там есть все. И роскошные рестораны, и грязные харчевни, где вместо ужина запросто пырнут ножом в бок. Хотя знаю одну подобную забегаловку, где можно отведать просто божественные жареные колбаски с чесноком, так что риск того стоит. Есть там и «Миланская опера», и бои гладиаторов, и драки женщин в грязи. Можно остановиться в отеле, где прямо в постель подают кофе и пирожные эклеры, а можно на постоялом дворе, уж там если и не намнут бока соседи, то насекомые наверняка искусают. Но в этом городе ты долго не задержишься.

— Это еще почему? Мне бы там понравилось. Я люблю, когда существует выбор.

— Город — как бы перевалочный пункт. Там определяют каждому, где поселиться.