очередной проход, который вел к железной двери, более основательной, чем все увиденные мною предыдущие.

— Восточный подвал, — сказал Робертс, вставляя в замок ключ. — Место, где никому не хотелось бы оказаться.

Мы вошли туда. Там были камеры смертников. Вдоль восточной стены находились пять камер. В каждой были железная койка, белая фарфоровая раковина и унитаз. В центре подвала стоял большой стол с несколькими стульями, на которых круглосуточно сидели охранники, если в камерах кто-то был.

— Уоддел находился во второй камере, — показывал Робертс. — По законам штата, заключенный должен быть переведен сюда за пятнадцать дней до смертной казни. Уоддела перевезли из Мекленбурга двадцать четвертого ноября.

— Кто имел к нему доступ, пока его здесь содержали? — спросил Марино.

— Те, кто обычно имеет доступ к камерам смертников. Представители закона, священники, спецперсонал.

— Спецперсонал? — переспросила я.

— Он состоит из офицеров и надсмотрщиков, чьи имена секретны. Они занимаются перевозкой заключенного из Мекленбурга сюда. Они охраняют его и несут ответственность за все от начала до конца.

— Не совсем приятная обязанность, — заметил Марино.

— Это не обязанность, это выбор, — не моргнув глазом, браво ответил Робертс, словно тренер, у которого брали интервью после большой игры.

— И вас это никак не трогает? — поинтересовался Марино. — То есть этого, конечно, не может быть. Я видел, как Уоддел шел на стул. Это не может оставить человека равнодушным.

— Меня это нисколько не трогает. После этого я иду домой, пью пиво и ложусь спать.

Он достал из нагрудного кармана пачку сигарет.

— Как мне сказал Донахью, вы хотите узнать, как все произошло. Итак, я расскажу вам по порядку. — Закурив, он сел на стол. — В тот день, тринадцатого декабря, Уодделу разрешили двухчасовое свидание с членами его семьи. В данном случае это была его мать. Мы надели на него поясную цепь, кандалы, наручники и отвели в посетительскую около часа дня.

В пять часов вечера он принимал последнюю пищу. Он попросил филейный бифштекс, салат, печеный картофель и пирог с орехом-пеканом — все это было приготовлено по нашему заказу в ресторане «Бонанца стейк-хаус». Ресторан он не выбирал. Это заключенным не разрешается. И, как обычно, все было заказано на двоих. Одну порцию ест заключенный, другую — кто-то из спецперсонала. Это делается для того, чтобы какой-нибудь сверхинициативный повар не решил устроить отправку заключенного в мир иной, сдобрив его еду чем-то вроде мышьяка.

— Уоддел принимал пищу? — спросила я, вспомнив про его пустой желудок.

— Он не особо проголодался — попросил нас оставить еду «на завтра».

— Он, должно быть, думал, что губернатор Норринг помилует его, — сказал Марино.

— Не знаю, что он там думал. Я лишь передаю вам то, что сказал Уоддел, когда ему предложили поесть. Затем, в семь тридцать, к нему в камеру пришли ответственные за личное имущество, чтобы составить опись его вещей и узнать, что бы он хотел с ними сделать. Речь идет о его наручных часах, одном кольце, предметах одежды, кое-какой канцелярии, книгах, стихах. В восемь часов его вывели из камеры. Ему побрили голову, лицо, правую лодыжку. Его взвесили, он принял душ и переоделся в то, в чем пойдет на стул. Потом его вернули в камеру.

В десять сорок пять в присутствии спецперсонала ему прочли смертный приговор. — Робертс поднялся со стола. — Затем его без наручников и кандалов отвели в соседнее помещение.

— Как он при этом себя вел? — спросил Марино, пока Робертс отпирал очередную дверь.

— Ну, скажем так, — его расовая принадлежность не позволила ему побелеть как простыня. А то с ним именно это бы и случилось.

Помещение оказалось меньше, чем я предполагала. Метрах в полутора от противоположной стены, в центре, на гладком коричневом полу стоял электрический стул — жесткое неумолимое кресло из отшлифованного темного дуба. На высокой спинке, двух передних ножках и подлокотниках болтались толстые кожаные ремни.

— После того как Уоддел сел, его сначала пристегнули вокруг груди, — продолжал Робертс все тем же бесстрастным тоном, — потом руки, живот и ноги. — Показывая ремни, он небрежно дергал за них. — Пристегивание заняло одну минуту. На лицо надели кожаную маску — я покажу ее вам через минуту. На голову — шлем, подвели провод к правой ноге.

Я достала свой фотоаппарат, линейку и фотокопии диаграмм тела Уоддела.

— Ровно две минуты двенадцатого он получил первый разряд, то есть две тысячи пятьсот вольт и шесть с половиной ампер. Кстати, хватило бы и двух.

Повреждения на теле Уоддела абсолютно соотносились с конструкцией стула и ремнями.

— Шлем соединяется вот с этим. — Робертс указал на спускающуюся с потолка трубку, которая заканчивалась медным маховичком прямо над стулом.

Я начала фотографировать стул со всех сторон.

— А провод от ноги соединяется вот с этой барашковой гайкой-маховичком.

От бликов вспышки у меня появилось какое-то странное чувство. Я становилась раздражительной.

— Этот человек превратился в большой выключатель.

— А когда у него началось кровотечение? — спросила я.

— Сразу после получения первого разряда, мэм. И оно до самого конца не прекращалось. Потом задернули штору, отгородив его от свидетелей. Трое из спецперсонала расстегнули ему рубашку, врач послушал со стетоскопом, пощупал сонную артерию и констатировал смерть. Уоддела переложили на каталку и перевезли в охлаждаемое помещение, куда мы сейчас и пойдем.

— А что вы скажете насчет предполагаемой поломки стула? — спросила я.

— Абсолютная чушь. Рост Уоддела был метр девяносто три, и весил он около девяноста семи килограммов. «Дозревать» он начал задолго до того, как сел на стул, давление аж зашкалило, наверное. После заключения врача из-за кровотечения на него пришел взглянуть замначальника. Глаза у него из орбит не вылезли, барабанные перепонки не лопнули. У Уоддела было самое обыкновенное кровотечение из носа, которое случается у тех, кто слишком усердно тужится на унитазе.

Я молча согласилась с ним. Причиной кровотечения у Уоддела могло быть резкое повышение внутригрудного давления. Николас Грумэн будет разочарован тем отчетом, который я собиралась ему послать.

— Какие проверки проводились вами для того, чтобы убедиться, что стул функционирует нормально? — спросил Марино.

— Те же, что и обычно. Во-первых, Вирджиния Пауэр осматривает и проверяет оборудование. — Он указал на большой серый выключатель за серыми стальными дверцами на стене позади стула. — Там внутри для проведения проверок установлены лампы мощностью в две тысячи двести ватт. Мы проверяем всё в течение недели перед казнью, трижды в тот день, когда она должна состояться, и еще раз в присутствии свидетелей.

— Да, я помню, — сказал Марине', глядя на застекленную кабинку для свидетелей, находившуюся метрах в пяти от нас. Внутри аккуратными рядами стояли двенадцать черных пластиковых стульев.

— Все работало великолепно, — сказал Робертс.

— И всегда так? — поинтересовалась я.

— Насколько мне известно, да, мэм.

— А как происходит включение?

Он обратил мое внимание на шкафчик на стене справа от кабинки свидетелей.

— Электричество включается там, но сама кнопка находится в пункте управления. Хотите взглянуть?

— Пожалуй, да.

Смотреть особо было не на что — просто маленькая комнатушка, отделенная стеной от того