камнем, и ты отправишься в леса, в противном случае я закопаю тебя живьём в выгребной яме, — он вытянул костлявый палец в сторону южного входа, показывая, что изгоняет Нила. — Уходи! — сказал он. Нил не осмелился ничего сказать. Он просто подчинился.

— Он был слабым человеком, — сказал Камабан, когда Нил ушёл, — а у меня будет сильный жрец.

— Я не жрец, — настаивал Хэрэгг. — Я даже не из твоего племени.

— Ты из племени Слаола, — сказал Камабан, — и ты будешь нашим главным жрецом.

Хэрэгг глубоко вздохнул и задумчиво посмотрел за вершину заградительного вала, и подумал он о дальних краях, морских скалах, диких лесах, неизвестных племенах, и о всех неисхоженных тропах земли.

— Я не жрец, — снова возразил он.

— Чего ты хочешь? — спросил его Камабан.

— Землю, где люди делают только добро, — Хэрэгг хмурился, обдумывая эти слова, — где они живут так, как велели нам жить боги. Земля без войны, без жестокости.

— Ты говоришь как жрец, — сказал Камабан.

— Люди слабые, — сказал Хэрэгг, — а требования богов очень строгие.

— Так сделай нас сильнее! — настаивал Камабан. — Как мы привлечём богов на землю, если мы слабые? Оставайся, Хэрэгг, помоги нам построить храм, помоги нам стать достойнее! Ты будешь моим жрецом, а Орэнна моей жрицей.

— Орэнна! — воскликнул Сабан.

Камабан перевёл размышляющие глаза на Сабана.

— Ты думаешь, что Слаол сохранил Орэнне жизнь, чтобы она рожала тебе детей? Ты хочешь, чтобы она была свиноматкой? Овцой с раздувшимся выменем? Разве для этого мы навели грозу над Сэрмэннином? — он покачал головой. — Недостаточно просто держать людей занятыми делом, — продолжил он, — мы должны и воодушевить их, а кто лучше для этого, чем Орэнна? У неё бывают видения, и она любима Слаолом.

— Слаол чего-то хочет от неё, — согласился Хэрэгг. — А для чего ещё он сохранил её?

— И он сохранил тебя, — убедительно сказал Камабан, — в ночь, когда погиб твой сын. Ты думаешь, что в этом не было никакой цели? Так будь же духовным отцом моему племени. Стань моим жрецом.

Хэрэгг помолчал, его безжалостное лицо было непроницаемо, но потом он неохотно кивнул.

— Если это воля Слаола, — сказал он.

— Воля Слаола, — подтвердил Камабан.

Хэрэгг вздохнул.

— В таком случае я буду здесь главным жрецом.

— Отлично! — улыбнулся Камабан, хотя улыбка нисколько не сгладила зловещего выражения его худого лица. Он смыл большую часть золы со своих волос, обмотал их длинными прядями вокруг головы и сколол их длинными костяными шпильками, но на его лице по-прежнему оставались глубокие чёрные полосы татуировок. — Хэрэгг будет главным жрецом, Орэнна будет жрицей, Гундур поведёт наших копьеносцев, а Сабан будет строить храм. Что будешь делать ты, Льюэдд?

Льюэдд взглянул на дымящие остатки пиршественного зала.

— Похороню наших людей, — мрачно сказал он, — и отправлюсь домой.

— В таком случае ты должен забрать это с собой, — сказал Камабан и дал Льюэдду кожаный мешок, в котором оказались золотые ромбики Сэрмэннина. — Трёх не хватает, — пояснил Камабан. — Прошлой ночью я узнал, что их украла Дирэввин, но мы разыщем их и вернём вам, — Камабан наклонился и похлопал Льюэдда по плечу. — Увози свои сокровища домой, — сказал он, — и становись вождём Сэрмэннина. Толстейте, богатейте, умнейте, и не забывайте нас.

Сабан внезапно рассмеялся, и Камабан вопросительно взглянул на него. Сабан пожал плечами.

— Многие годы, — сказал он, — это золото повелевало всем, что мы делали. А теперь всё закончилось.

— Не закончилось, — сказал Камабан, — а только начинается. Золото ослепило нас, и мы искали нашу судьбу в Сэрмэннине, но её никогда там не было. Она в Каталло.

— В Каталло? — Сабан удивился.

— Как я могу построить храм достойный Слаола, если у меня нет камней? — спросил Камабан. — А у кого они есть? У Каталло.

— Каталло даст тебе камни, — сказал Сабан, — или обменяет их.

— Они не сделают этого, — горячо откликнулся Камабан. — Я встречался с Дирэввин этим летом. Ты знаешь, что у неё дочь? Меррель имя этого жалкого ребёнка. Дирэввин лежала с Раллином, потому что она хотела заиметь дочь вождя. Она вырастит её, сказала она мне, такой же колдуньей, как сама. Колдуньей! Она трёт кости друг о друга, бормочет над змеиной кожей, растирает льнянку с маслом в кашицу, разглядывает горшки с мочой, и думает, что она оказывает влияние на богов. Но я всё-таки приходил к ней этим летом. Я приходил тайно тёмной ночью, и я поклонился ей. Я унижался перед ней. Дай мне камни, умолял я её, и я принесу мир между Рэтэррином и Каталло, но она не дала мне даже булыжника, — ему было неприятно это унизительное воспоминание. — Санна когда-то говорила мне, что молится богу волков, когда идёт по волчьим тропам, но зачем? Зачем возносить ему молитвы? Зачем богу волков прислушиваться к ним? Сущность волков убивать, а не оберегать жизнь. Умоляя Дирэввин, я совершал ошибку Санны. Я молился не тому богу.

— Отдай ей голову Ленгара, — предложил Сабан, — и она, возможно, отдаст тебе любые камни Каталло.

— Она ничего не даст нам, — сказал Гундур, на его руках всё ещё была кровь после убийства сыновей Ленгара.

Камабан посмотрел на воина.

— Если я нападу на Каталло завтра, я могу победить?

Гундур заколебался, затем взглянул на Ваккала, военачальника Чужаков, теперь верного Рэтэррину, и они оба пожали плечами.

— Нет, — признался Гундур.

— В таком случае, если мы не можем получить то, чего хотим, войной, мы попытаемся добиться миром, — сказал Камабан. Он повернулся к Сабану. — Отнеси Дирэввин голову нашего брата, и предложи ей мир. Скажи, что всё, чего мы хотим от них, это несколько камней.

— Молитва богу волков? — предположил Хэрэгг.

— Угроза богу волков, — настаивал Камабан. — Скажи ей, что она должна дать нам камни, или я начну такую войну, какой они никогда не видели.

Сабан взял голову своего старшего брата, положил её в мешок, и на следующее утро пошёл на север.

Сабан был безоружным, так как шёл с миром, но всё же нервничал, когда переходил через ручьи Мадэна и поднимался по холмам на отмеченной черепами территории Каталло. Никто не приближался к нему, хотя у него не один раз возникало чувство, что за ним наблюдают, и он вздрагивал от мысли, что стрела пролетит сквозь листву и ударит его в спину.

Вечером он пересёк маленькую реку и поднялся на холм, с которого были видны малый храм и Священная Тропа. Он не отошёл от реки и тридцати шагов, когда дюжина копьеносцев вышли из негустого леса позади него, перебежали через реку и стали молча сопровождать его с двух сторон. Они не только следили за ним в лесу, но, казалось, ожидали его, потому что ни один не удивился его присутствию. Его просто вели между парными камнями Священной Тропы в святилище, где рядом со старой хижиной Санны в сгущающихся сумерках ярко горел костёр, и три человека ожидали его. Это были Раллин, вождь Каталло, с одной стороны от него Дирэввин, а с другой её отец, слепой Мортор. Позади этой группы стояли воины Каталло, разрисованные синими военными узорами и с копьями в руках.

Раллин встал приветствовать Сабана.

— Ты принёс нам новости, — ровно сказал он.

Мортор тоже встал. Его кожа была выбелена мелом, а пустые глазницы обведены красной охрой.