ничто всю их отвагу.

Камабан опять повернулся к телу Ленгара и стал снова и снова рубить его мечом, в конце концов отделив голову серией неуклюжих ударов. Только после этого он повернулся и взглянул на Сабана.

— Он не перестроил бы храм, — тихим спокойным голосом пояснил Камабан. — Я говорил ему сделать это, но он не сделал бы. Всё неправильно, как ты видишь. Камни из Сэрмэннина недостаточно высоки. Это моя ошибка, только моя ошибка. Я выбрал этот храм, но он не тот, который нужен. Хэрэгг всегда говорил мне, что мы учимся, взрослея, и я обучился, но Ленгар не хотел даже слушать. Поэтому я решил вернуться и начать сначала, — он отбросил меч. — Кто должен стать здесь вождём, Сабан, ты или я?

— Вождём? — спросил Сабан, удивлённый вопросом.

— Я полагаю, что вождём должен стать я, — сказал Камабан. — Я, в конце концов, старше тебя, и намного умнее. Ты не согласен?

— Ты хочешь стать вождём? — спросил Сабан, всё ещё ошеломлённый событиями этой ночи.

— Да, — сказал Камабан. — Я хочу. Но я хочу не только этого. Чтобы не было зимы, не было болезней, не было детей, плачущих по ночам. Вот чего я хочу, — он вплотную подошёл к Сабану. — Я хочу единения с богами, — мягко продолжил он, — и вечного лета. — Он обнял Сабана, и тот почувствовал запах крови Ленгара на коже своего брата. Он почувствовал, как руки Камабана обвились вокруг его шеи, и застыл, когда к ней прикоснулся чёрный нож. — Орэнна здесь? — тихо спросил Камабан.

— Да.

— Хорошо, — сказал Камабан, и, всё ещё прижимая нож к коже Сабана, зашептал. — Я хочу, брат, построить храм, которому нет подобных в мире. Храм, который объединит богов. Вернёт умерших к Слаолу. Храм, который обновит этот мир. Вот чего я хочу, — Камабан поддразнил Сабана, внезапно прижав острое кремневое лезвие к его коже, а затем так же внезапно убрав его. Он отступил назад. — Это будет храм, который останется навека, а ты, брат мой, — он указал ножом на Сабана, — построишь его. — Камабан обернулся на догорающие деревянные столбы и яркие языки пламени в хижине Ленгара. — Кто был в зале?

— Твои друзья из Сэрмэннина.

— Керевал? Скатэл?

— Оба, и почти сотня других. Остался только Льюэдд.

— Ленгар всегда очень тщательно готовился к убийствам, — произнёс Камабан с очевидным восхищением, затем посмотрел на копьеносцев. — Я Камабан! — закричал он. — Сын Хенгалла, сын Локк, рождённый от собаки Чужаков, захваченной в плен! Слаол послал меня сюда. Он послал меня, чтобы я стал вашим вождём! Я! Калека! Скрюченный ребёнок! И если кто-нибудь оспаривает это, пусть сразится со мной сейчас, и я обожгу крапивой глаза этого мерзкого человека, превращу его живот в котёл с кипящей мочой, и закопаю его череп в помойной яме! Кто-нибудь бросает мне вызов?

Никто не двинулся, никто даже не произнёс ни слова, все просто смотрели на обнажённую усыпанную пеплом фигуру, напыщенно выкрикивавшую громкие слова.

— Слаол разговаривает со мной! — заявил Камабан. — Он всегда говорил со мной! А сейчас Слаол желает, чтобы это племя выполнило его приказание, а его воля — это моя воля! Моя!

Один из воинов указал за спину Камабана по направлению к северному входу в селение, и Сабан, повернувшись, увидел множество людей, переходящих через вал. Они держали луки, и Сабан понял, что это они напали на Рэтэррин чуть раньше, посеяв панику среди воинов, со злорадным торжеством наблюдающих за огненным массовым убийством Керевала и его людей. Нападавшие пришли не из Каталло, а были лесными изгоями, о которых ходили слухи, что ими руководит мертвец — Камабан. Вновь прибывшие были с длинными растрёпанными бородами и волосами, беглецы от власти Ленгара, нашедшие прибежище в лесах, где в течение всего лета Камабан разговаривал с ними, воодушевлял их и привлёк их на свою сторону. И теперь они возвращались домой, ведомые Хэрэггом, чья лысая макушка блестела в свете луны. Великан держал в руке копьё и исчертил своё лицо чёрными полосами сажи.

— Эти люди тоже мои! — прокричал Камабан, указывая на изгоев. — Они мои друзья, и теперь они снова станут членами племени, — он поднял руки и вызывающе оглядел на потрясённых ужасом воинов Рэтэррина. — Кто-нибудь бросает мне вызов? — вновь спросил он.

Ни один не двинулся, так как все боялись его и его колдовства. Они молча разошлись по своим хижинам, а погребальный костёр Сэрмэннина догорал в течение всей ночи.

— Ты превратил бы их животы в кипящую мочу? — этой же ночью спросил Сабан своего брата.

— Я узнал он Санны одну истину, — устало ответил Камабан, — что колдовство заключается в наших страхах, а наши страхи в наших головах, а реальны только боги. Но я теперь вождь на земле своего отца, а ты, Сабан, построишь мне храм.

Люди Друинны отправились домой на следующее утро. Их вождь объявил, что Камабан сумасшедший, а он не хочет быть частью его безумия. Поэтому его воины взяли свои копья и потянулись один за другим через пастбища.

Копьеносцы Рэтэррина сетовали, что их лучшая возможность одолеть Каталло исчезла вместе с отступничеством Друинны, и Раллин, говорили они, в ближайшее время нападёт на Рэтэррин. Камабан может быть и колдун, ворчали они, но не военачальник. У Каталло есть свои собственные колдуны, чья магия, несомненно, превзойдёт заклинания Камабана. И люди Рэтэррина не предвидели ничего, кроме позора и поражения.

— Ничего удивительного, — сказал Камабан, когда Сабан предупредил его о мрачном настроении в племени. Это было на следующее утро после возвращения Камабана, и новый вождь созвал жрецов и уважаемых людей племени, чтобы держать совет. Они сидели, скрестив ноги в храме Эррина и Мэй, неподалёку от дымящихся остатков пиршественного зала, откуда поднимались одиннадцать обугленных бревён.

— Копьеносцы суеверны, — растолковал Камабан. — К тому же, их разум расположен у них между ног, именно поэтому они должны быть постоянно заняты делом. Сколько сыновей у Ленгара?

— Семеро, — ответил главный жрец Нил.

— Тогда пусть копьеносцы сначала убьют их, — решил Камабан.

Льюэдд запротестовал.

— Они же дети, — сказал он, — и мы пришли сюда не для того, чтобы залить эту землю кровью.

Камабан нахмурился.

— Мы пришли сюда, чтобы исполнить волю Слаола, а он не хочет, чтобы дети Ленгара оставались в живых. Если ты находишь змеиное гнездо, ты убиваешь взрослых змей, а змеёнышей оставляешь в живых? — он пожал плечами. — Мне это нравится не более чем тебе, мой друг, но Слаол сказал мне это во сне.

Льюэдд бросил взгляд на Хэрэгга, ожидая поддержки гиганта, но Хэрэгг сказал, что возможно смерть мальчиков нужна, чтобы новый вождь был в безопасности.

— С богами не поспоришь, — сказал он.

— Всё можно сделать вместе с богами, — огрызнулся Нил. Нил был ярым сторонником Ленгара, но в течение этой ночи он переключил свою преданность на Камабана. — Слаол и со мной говорил во сне прошлой ночью, — объявил он, — и решение Камабана очень мудрое.

— Я очень рад, — холодно сказал Камабан, затем посмотрел на Гундура, воины которого считались лучшими воинами в Рэтэррине. — Проследи за смертью мальчиков, — приказал Камабан, и мгновения спустя раздались пронзительные крики матерей, когда стали уволакивать сыновей Ленгара. Их оттащили в ров внутри заградительного вала, там убили, а тела отдали свиньям.

— Таково желание Слаола, — с энтузиазмом сказал Нил Камабану.

— А также желание Слаола, что Хэрэгг здесь будет новым главным жрецом.

Нил резко дёрнулся, как будто его ударили, и открыл рот, чтобы возразить, но слова не шли из него. Он изумлённо смотрел то на Камабана, то на Хэрэгга, выглядевшего таким же потрясённым. Хэрэгг первым пришёл в себя.

— Я перестал быть жрецом много лет назад, — кротко сказал он.

— Но я главный жрец! — визгливо возразил Нил.

— Ты пустое место, — спокойно сказал Камабан. — Ты меньше, чем пустое место. Ты слизь под