Сабан оставил свой лук, колчан со стрелами и копьё у Льюэдда, и держал в руках только тяжёлый свёрток, завёрнутый в окровавленный плащ Джегара. Он был весь в грязи, волосы свисали. С того времени, как он покинул Суллу, он задавал себе вопрос, зачем он совершает это путешествие, и не находил ответа, кроме веления чувств и долга. У него было обязательство, и жизнь была полна таких обязательств, которые нужно уважать, если хочешь, чтобы судьба была благосклонна к тебе. Каждый знает это. Рыбаку посылается хороший улов, и он должен кое-что вернуть богам. Обильный урожай — и часть его отдаётся на жертвоприношение. Благосклонность порождает то же самое в ответ, а проклятие так же опасно для того, кто его посылает, как и для того, на кого оно направлено. Всё хорошее и плохое в мире уравновешено, вот почему люди так внимательны к знамениям, но некоторые, как Ленгар, пренебрегают этим. Они просто нагромождают зло на зло, и бросают вызов богам, но Сабан не будет таким. Его беспокоило, что часть его жизни была уничтожена, и поэтому он шёл по этому долгому пути по заросшему папоротником холму, где ничего не шевелилось и не издавало ни звука. Густые деревья покрывали холм, и ему было страшно заходить в их тень, когда наступила ночь. Страх усилился, когда он дошёл до окраины леса, и увидел стоящие по обе стороны тропы подобно стражникам два тонких шеста, увенчанные человеческими головами.

Уже просто черепа, так как птицы выклевали глаза и плоть, хотя на одном из черепов ещё болтались остатки волос с лоскутом желтеющей кожи. Пустые глазницы вглядывались с мрачным предостережением на подножие холма. «Развернись сейчас, — говорили глазницы, — развернись и уходи».

Сабан продолжил путь.

Он запел. Ему едва хватало дыхания на это, но он не хотел, чтобы стрела просвистела среди листьев, и поэтому было лучше дать знать о своём присутствии воинам, охраняющим эти края. Он пел историю Дикэла, бога белок. Это была детская песенка с весёлой мелодией, и она рассказывала, как Дикэл хотел обмануть лису, чтобы заполучить её большую челюсть и острые зубы, но лиса повернулась задом во время заклинаний Дикэла, и белка вместо челюсти получила пушистый лисий хвост. «Дёрни хвост, дёрни хвост», — пел Сабан, вспоминая, как мать пела ему эти же слова, и тут услышал позади себя шорох листвы, и остановился.

— Ты кто такой, «Дёрни хвост»? — спросил насмешливый голос.

— Моё имя Сабан, сын Хенгалла, — ответил Сабан. Раздался резкий вздох, и он понял, что человек позади него хочет его убить. Он заявил, что он брат Ленгара, а на этой земле этого было достаточно, чтобы приговорить его к смерти, и поэтому он заговорил снова.

— Я принёс подарок, — сказал он, приподнимая свёрток с засохшей на нём кровью.

— Подарок для кого? — спросил человек.

— Для вашей колдуньи.

— Если ей не понравится подарок, — сказал человек, — она убьёт тебя.

— Если ей не понравится этот подарок, — сказал Сабан, — я заслуживаю смерти.

Он обернулся и увидел троих. Все с татуировками убийства на груди, все с луками и копьями, и у всех были горькие и осторожные лица людей, сражающихся в бесконечной битве, но сражающихся со страстью. Они охраняли границу, защищённую черепами, и Сабану стало интересно, вся ли территория Каталло окружена головами его врагов.

Люди раздумывали, и Сабан понял, что они всё ещё хотят убить его, но он был безоружен и не выказывал страха, поэтому они неохотно оставили его в живых. Двое повели его на восток, а третий тем временем побежал вперёд рассказать о незваном госте. Сабана торопили, так как наступала ночь, однако летние сумерки были долгими, и небо ещё было светлым, когда они пришли в Каталло.

Раллин, новый вождь, ожидал Сабана на окраине селения. Дюжина воинов стояла рядом с ним, и всё племя собралось позади, чтобы посмотреть на брата Ленгара, осмелившегося прийти к ним. Раллин был не старше Сабана, но выглядел грозным, так как он был высоким мужчиной с широкими плечами и неулыбчивым лицом, на котором шрам протянулся от бороды до уголка левого глаза.

— Сабан из Рэтэррина, — сухо встретил он Сабана.

— Сабан из Сэрмэннина теперь, — сказал Сабан, почтительно кланяясь.

Раллин проигнорировал слова Сабана.

— Мы убиваем людей из Рэтэррина на этом месте, — сказал он. — Мы убиваем их везде, где бы они нам не встретились, отрубаем им головы и насаживаем их на шесты.

Толпа зашепталась, некоторые выкрикивали, что голову Сабана нужно присоединить к остальным.

— Это правда Сабан? — прозвучал другой голос, Сабан повернулся и увидел Мортора, главного жреца с пустыми глазницами, стоящего среди толпы. Его борода была седой.

— Рад видеть тебя, Мортор, — сказал Сабан, и тотчас пожалел об этих словах.

Но Мортор только улыбнулся.

— Рад слышать тебя, — ответил он, и повернулся своими невидящими глазами по направлению к Раллину. — Сабан хороший человек.

— Он из Рэтэррина, — спокойно сказал Раллин.

— Рэтэррин сделал это со мной, — ответил Сабан, поднимая вверх левую руку без мизинца. — Рэтэррин отдал меня в рабство и изгнал меня. Я не из Рэтэррина.

— Но ты рождён в Рэтэррине, — упорно настаивал Раллин.

— Если телёнок появился на свет в твоей хижине, — спросил Сабан, — делает ли это его твоим сыном?

Мгновение Раллин обдумывал эти слова.

— И зачем ты пришёл сюда? — спросил он.

— Принести подарок дочери Мортора, — ответил Сабан.

— Какой подарок? — спросил Раллин.

— Вот, — сказал Сабан. Он приподнял свёрток, но отказался развернуть его. А затем раздался крик, подобный визгу лисицы, и Раллин повернулся к огромному валу святилища.

Светлая фигура одиноко стояла в темноте храма. Она подзывала к себе, и Раллин послушно отступил в сторону и Сабан пошёл к женщине, ожидавшей у места слияния парных камней западной тропы с валом храма. Это была Дирэввин, и Лаханна сияла над ней, делая её прекрасной. Она была одета в простую рубашку из оленьей кожи, спадавшую до пят, и казавшуюся почти белой в лунном свете, вокруг шеи у нее было ожерелье из костей. Но когда Сабан приблизился, он увидел, что её красота была всего лишь лунным отражением, так как она сильно похудела, а её лицо стало злым, заострённым и печальным. Её тёмные волосы были завязаны на затылке в плотный узел, а рот, когда-то такой улыбчивый, превратился в узкую щель. В правой руке она держала бедренную кость, когда-то принадлежащую Санне, и Дирэввин подняла её вверх, когда Сабан дошёл до последней пары камней.

— Ты осмелился прийти сюда? — спросила она.

— Чтобы принести тебе подарок, — ответил Сабан.

Она посмотрела на свёрток и коротко кивнула. Сабан развязал плащ и вытряхнул его содержимое на голую залитую лунным светом землю между ними.

— Джегар, — сказал Дирэввин, узнав голову, несмотря на кровь, запёкшуюся на бороде и залившую всё лицо.

— Джегар, — сказал Сабан. — Я отрезал ему голову его собственным мечом.

Дирэввин разглядывала её, затем скривилась.

— Ради меня?

— А ради чего ещё я принёс бы тебе голову?

Она посмотрела на него, и показалось, что с её лица слетела маска, так как она улыбнулась ему усталой улыбкой.

— Значит ты теперь Сабан из Сэрмэннина?

— Да.

— И у тебя есть жена? Возлюбленная Слаола?

Сабан проигнорировал язвительность вопроса.

— Все Чужаки любят Слаола.

— А теперь ты пришёл ко мне, — сказала Дирэввин, гневная маска вернулась на место, — ты приполз