постарались последовать за ним, затем одному из них пришло в голову разбить забор топором, остальные ещё больше расширили проход и заполонили всё между хижинами под соломенной крышей, окружавшими священный источник. Стакиса и его людей убили внутри разрушенного ограждения.
Люди из Сэрмэннина с тревогой наблюдали из своих хижин, когда к ним присоединился Камабан.
— Это дело Ленгара, — сказал он, — а не наше. Ленгар не ссорится с Сэрмэннином.
— Это позорно, — зло сказал Сабан. Он слышал крики умирающих людей, зовущих своих богов, он видел женщин, рыдающих над мёртвыми, а река струилась потоками крови. Некоторые из нападающих танцевали с ликованием, а другие стояли, охраняя подношения, так вероломно поднесённые Джегаром Стакису.
— Это позорно! — снова выкрикнул Сабан.
— Если твой народ нарушил перемирие, — презрительно сказал Скатэл, — нас это не касается, но это нам выгодно. Келлан без сомнения позволит нам провезти камни через свои земли без всякой платы.
Джегар скрылся среди деревьев с дюжиной копьеносцев, преследуя оставшихся беглецов из Друинны. Сабан вспомнил обещание Дирэввин данное от его имени и свою клятву о мести, и поднял копьё.
— Что ты делаешь? — остановил его Льюэдд, а когда Сабан попытался пройти, схватил его за руку. — Это не наша битва, — настаивал он.
— Это моя битва! — сказал Сабан.
— Это неразумно, сражаться с волками, — сказал Камабан.
— Я дал слово, — сказал Сабан, отбросил руку Льюэдда и побежал к лесу. Льюэдд взял своё копье и последовал за ним.
Убитые и умирающие люди лежали среди деревьев. Как и все, кто присутствовал на собрании племён, воины Стакиса были одеты в своё лучшее убранство, и теперь люди Джегара срывали с них ожерелья, талисманы и одежду. Они с тревогой подняли глаза, когда появились Сабан и Льюэдд, но большинство из них узнали Сабана, и никто не испугался Льюэдда, так как татуированные серым Чужаки в этот день не были их врагами.
Сабан забрался на пригорок, выискивая Джегара и услышал крик справа от себя. Он побежал между деревьями, и увидел своего врага вонзающего меч в умирающего человека. Меч был привязан к искалеченной руке Джегара, и он совершал им отвратительное действие.
— Джегар! — закричал Сабан, поднимая своё копьё. Было бы проще выпустить стрелу из лука с вплетёнными золотистыми волосами, но это был бы путь труса.
— Джегар! — снова прокричал он.
Джегар повернулся, его глаза сверкали от возбуждения, потом он увидел угрожающее копьё в руке Сабана и догадался, что Сабан сейчас не союзник, а враг. Сначала он выглядел удивлённым, затем рассмеялся. Он нагнулся, поднял своё тяжелое копьё и выпрямился перед Сабаном с двумя орудиями в руках.
— Я убил шестьдесят три человека, — сказал он, — а у кое-кого ещё больше шрамов убийства, чем у меня.
— Я убил двоих, о которых я знаю, — сказал Сабан, — но сейчас их будет три, а шестьдесят три души в загробной жизни будут передо мной в долгу, а Дирэввин поблагодарит меня.
— Дирэввин! — презрительно сказал Джегар. — Шлюха. Ты умрёшь ради шлюхи?
Он внезапно побежал к Сабану, делая выпад копьём, и расхохотался, когда Сабан неуклюже отступил в сторону.
— Иди домой, Сабан, — сказал Джегар, опуская остриё своего копья. — Какая мне выгода убивать такого телёнка как ты?
Сабан ударил копьём, но клинок был презрительно отбит в сторону. Джегар опять сделал выпад, почти небрежно. Сабан отбил копьё в сторону и увидел, что меч быстро движется с противоположной стороны, и вынужден был отпрыгнуть назад, чтобы избежать резкого удара. Потом снова ударило копьё, затем меч, и он отчаянно пятился назад по покрытой листьями рыхлой земле, загипнотизированный сверкающими клинками, которыми Джегар владел с таким уверенным мастерством. Сражения были жизнью Джегара, и он практиковался с оружием каждый день, и долго обучался компенсировать свою искалеченную руку. Джегар вновь ударил копьём, затем внезапно прекратил атаку, покачав головой.
— Ты не самый лучший убийца, — презрительно сказал он. Некоторые из его воинов поднялись на пригорке, наблюдая за схваткой, и Джегар отмахнулся от них рукой. — Это наш спор, — сказал он, — и он уже закончен.
— Он не закончен, — сказал Сабан, и стремительно нанёс удар копьём, отдёрнув его обратно, когда Джегар начал отражать его, а затем ударил вновь, целясь Джегару в горло, но Джегар уклонялся и отбивал копьё своим мечом.
— Ты правда хочешь умереть, Сабан? — спросил Джегар. — Но ты не умрёшь. Если ты будешь биться со мной, я не убью тебя. Вместо этого я поставлю тебя перед собой на колени и помочусь на твою голову, как я уже это делал.
— Я помочусь на твоё тело, — сказал Сабан.
— Глупец! — сказал Джегар. Он ударил копьём со змеиной скоростью, отбрасывая Сабана назад, потом опять нанёс удар снова, и Сабан запрыгнул на камень так, что стал выше Джегара, но тот замахнулся мечом по ногам Сабана, вынуждая того отступить ещё выше. Джегар расхохотался, увидев страх на лице Сабана, шагнул вперёд, чтобы уколоть копьём, и в этот момент Слаол поразил его.
Тонкий луч солнца пробился через множество колышущихся зелёных листьев. Это был клинок солнечного света, скользнувший среди ветвей, чтобы поразить и ослепить Джегара. Блеск длился всего лишь мгновение, но Джегар отклонился и дёрнул головой, и в этот момент Сабан спрыгнул с камня и вонзил своё копьё прямо Джегару в горло. Он громко кричал при этом, и это был крик во имя мучений Дирэввин, его собственной победы, и его радости, которую он испытал, увидев пролившуюся кровь своего врага.
Джегар упал. Он выронил копьё и вцепился руками в горло, где его дыхание булькало в тёмной крови. Он согнулся, его колени подтянулись к животу, а глаза закатились, когда Сабан провернул бронзовый клинок, затем провернул его снова, так что ещё больше крови потекло на траву. Он вытащил копьё, а Джегар снизу глядел на него, не веря в случившееся. Сабан вонзил клинок в живот своего врага.
Джегар задёргался и замер. Сабан с широко открытыми глазами, и тяжело дыша, смотрел на своего врага, не осмеливаясь поверить в то, что Джегар мёртв. Он думал, что тот победит, и так почти и случилось, но вмешался Слаол. Он вытянул копьё из тела Джегара, и повернулся в сторону потрясённых воинов Рэтэррина.
— Идите и скажите Ленгару, что Дирэввин отомщена, — сказал он. Он плюнул на тело Джегара.
Люди Джегара ушли, а Сабан наклонился, чтобы развязать кожаные ремешки, привязывающие меч к безжизненной руке Джегара.
— На сколько вы останетесь в Сулле? — спросил он Льюэдда, который был рядом с Сабаном во время яростной схватки.
— Недолго, — сказал Льюэдд. — Нам надо вернуться домой к Летнему Солнцу. А что?
— Я вернусь через четыре дня, — сказал Сабан, — и вернусь в Сэрмэннин с вами. Дождись меня.
— Четыре дня, — сказал Льюэдд, затем отшатнулся, увидев то, что делал Сабан. — Куда ты собрался? — спросил он.
— Я вернусь через четыре дня, — повторил Сабан, и больше не сказал ни слова. Он поднял свою ношу и пошёл вверх по холму.
Сабан был уставший, голодный и больной. Он шёл большую часть ночи и дня, сначала двигаясь на восток от Суллы, затем по старой торговой тропе на север через нескончаемые леса. Сейчас, на второй вечер после выхода из Суллы, он забрался на протяжённый вычищенный от деревьев пологий холм, однако если урожай когда-то и рос на его склоне, то теперь тут рос только папоротник. Не было видно и свиней, единственных животных, которые едят папоротник, и ни одного живого существа вокруг, куда простирался взгляд. Вечер был тёплым и душным, совсем не было птиц, и когда он остановился и прислушался, не услышал ничего, даже звука ветра в папоротниках. И он понял, что вероятно таким был мир перед тем, как боги населили землю людьми и животными. Вокруг низкого солнца клубились облака, затемняя все позади него.