построй, — она протянула руку и утёрла слёзы с его лица. — А как ты поднимешь перекладины?

— Я не знаю, — ответил Сабан. — Я, правда, не знаю.

«Но если он придумает это, — подумал он, — тогда вероятно боги смилуются над ним, и Лэллик будет жить». Теперь только храм может спасти её, и он повернулся к рабам.

— Работайте! — приказал он им. — Работайте! Чем скорее всё будет закончено, тем скорее вы все будете свободны!

И они работали. Они били молотками, откалывали куски от камней, долбили камни и землю, и шлифовали поверхность камней. Их руки постоянно ломило от боли, ноздри забивались пылью, и жгло глаза. Самые сильные трудились над длинным камнем, и, как и обещал Сабан, он был готов незадолго до середины зимы. Наступил день, когда был готов и превратился из куска скалы в стройный, изящный, слегка конусовидный монолит. Сабан уже знал, как можно установить его. Он припомнил совет Галета и предложил поднимать камень боком, так как опасался, что узкий камень может переломиться надвое. Но сначала камень нужно было передвинуть к краю его ямы, и на это ушло шесть дней, заполненных работой с рычагами, потом и ругательствами. А потом его нужно было поставить набок, и на это ушёл ещё один целый день. Наконец он стоял на направляющих брёвнах, и Сабан обвязал верёвки по всей длине камня и привязал постромки к шестидесяти волам, которые должны были втянуть камень в яму.

Яма была самой глубокой, какую Сабан когда-либо видел. Её глубина была в два человеческих роста, и он выложил её уклон и противоположную уклону стенку ямы расколотыми надвое брёвнами, смазанными свиным жиром. Верёвки протянулись от камня над ямой, через ров и валы к стаду из шестидесяти волов. Их дыхание образовывало лёгкий туман. Сабан подал сигнал, и погонщики начали колоть стрекалами животных, а скрученные кожаные верёвки поднялись над землёй, выровнялись, задрожали и напряглись, и, наконец, камень медленно двинулся вперёд.

— Теперь медленнее! Медленнее! — кричал Сабан. Он опасался, что камень может опрокинуться, но он достаточно безопасно скользил вперёд, откалывая щепки от бревенчатых роликов. Рабы вытягивали брёвна из-под задней части колонны, а её передний край уже приблизился к уклону. Затем одна из верёвок порвалась, вызвав шквал криков и долгое ожидание, пока не принесли новую верёвку и привязали её к упряжке.

Волов опять начали подгонять, и огромный камень очень медленно скользил вперёд, пока половина его не начала нависать над уклоном, а другая половина всё ещё оставалась на роликах. Затем волы потянули вперёд ещё немного, и Сабан закричал погонщикам остановить животных, потому что камень, наконец, начал качаться. Какое-то мгновение он, казалось, балансировал на краю уклона, а потом его передняя часть рухнула вниз по брёвнам. Земля сотряслась от удара, и огромный валун скользнул вниз по уклону в яму.

На ночь Сабан оставил камень в этом положении. Один конец колонны под углом устремлялся в небо, а выточенный на нём выступ, который будет креплением для перекладины самой высокой арки, застыл под светом зимних звёзд.

На следующий день он приказал рабам принести корзины с меловым гравием и речными камнями к краю ямы и обвязал десять верёвок вокруг наклонённого камня. Он протянул верёвки через верх треноги, которая была в четыре раза выше человеческого роста, и дальше к волам, ожидающим с внешней части рва. Выемка в вершине треноги, через которую скользили верёвки, была гладко отполирована и смазана жиром. Сами верёвки тоже были смазаны жиром. Камабан и Хэрэгг оба пришли посмотреть, и главный жрец не смог сдержать восхищения.

— Я и не предполагал, что такой огромный камень вообще можно поднять! — воскликнул он.

«А если камень сейчас разломится, — подумал Сабан, — храм никогда не будет построен, потому что таких длинных камней, которыми можно заменить этот первый большой камень, больше нет».

Большая часть утра ушла на то, чтобы правильно расставить ряды волов, закрепить основания треноги в небольших углублениях в земле и привязать верёвки, но, наконец, всё было готово, и Сабан махнул погонщикам волов и стал наблюдать, как верёвки оторвались от земли. Тренога врезалась в землю, она скрипела, а верёвки были туго натянуты. Погонщики били волов стрекалами, так что кровь стекала по их задним ногам. Верёвки, казалось, сейчас застрянут на вершине треноги, потому что произошёл резкий толчок, и тренога задрожала, но потом они скользнули, и вдруг образовался маленький зазор между колонной и уклоном. Рабы сразу же начали забивать зазор камнями, принесёнными с реки.

— Подгоняйте их! — закричал Камабан. — Подгоняйте их!

Волы склонили головы, содрогающаяся тренога скрипела. Поднимаясь, передний край камня сдирал древесину брёвен, которыми была вложена глубокая яма, но чем выше поднимался камень, тем легче становилось тянуть, потому что верёвки, проходящие через вершину треноги, теперь натягивались почти под прямым углом к камню. Сабан смотрел, затаив дыхание, а камень поднимался и поднимался, его основание обдирало внутреннюю часть ямы, рабы кидали корзины меловой крошки и камней на уклон, чтобы если камень упал бы назад, то не разрушился.

— Подгоняйте их! Подгоняйте их! — кричал Камабан, и стрекала вонзались, верёвки дрожали, волы истекали кровью, а камень медленно поднимался вверх.

— Теперь медленнее! Медленнее! — предупредил Сабан. Колонна стояла почти вертикально, и если волы сейчас потянут слишком сильно, могла возникнуть опасность, что они опрокинут камень. — Всего один шаг! — кричал Сабан, и стадо волов подогнали в последний раз, камень поднялся ещё немного, и под собственным весом колонна встала прямо, передней стороной с размаху врезавшись с ужасным грохотом в защитные брёвна. Сабан затаил дыхание, но камень стоял на месте. Он закричал рабам заполнить и утрамбовать яму. Камабан неуклюже подпрыгивал вверх-вниз, а Хэрэгг плакал от радости. Первый, самый высокий камень храма, был установлен.

Верёвки убрали, яму заполнили, и Сабан, наконец, смог отойти назад и посмотреть. Он увидел восхитительный камень, который был прекраснее любого камня в Каталло, чудо, подобного которому человек в мире никогда не видел.

Он увидел камень такой высокий, как дерево.

Его сердце, казалось, разорвётся, когда он смотрел на это, и в глазах стояли слёзы. «Он прекрасен», — подумал Сабан. Камень был гладким, правильным и вызывающим восторг. Он внезапно стал доминировать над широким пейзажем. Он возвышался над Камнем Земли, о котором ранее думали, что он самый большой. Этот был необыкновенным.

— Он восхитительный, — сказал Камабан, его глаза были широко раскрыты.

— Это работа Слаола, — глухо сказал Хэрэгг.

Даже на рабов это произвело впечатление. Это был их труд, но они смотрели на камень как на чудо. Ни в одном из своих племен, ни в одном храме, ни в одном краю и ни в одном из своих снов они не видели камня, такого большого, ровного и совершенного. В этот момент Сабан понял, что боги должны признать то, что делал Камабан. Даже на Килду удалось произвести впечатление.

— А ты потом поднимешь камень на вершину этого? — спросила она Сабана этим же вечером.

— Да, — сказал он. — Это только одна из колонн арки.

— Но ты до сих пор не знаешь, как?

— Может быть, боги подскажут мне, — сказал он.

Они стояли одни рядом с огромным камнем. Наступила ночь, и камень из серого стал чёрным. Сабан вгляделся в монолит, и его снова охватило чувство изумления — это он доставил, придал форму и поднял такой камень. И он понял в этот момент, что он сможет достроить этот храм. Есть люди, которые говорили, что это невозможно, и даже Камабан не знал, как этого достичь, но Сабан знал — он сделает это. И он почувствовал внезапную уверенность, что строительством храма он умилостивит богов, и они простят ему лживую клятву жизнью дочери.

— Я иногда думаю, — сказал он Килде, — что никто из нас на самом деле не знает, зачем мы строим этот храм. Камабан говорит, что знает, Орэнна уверена, что храм приведёт богов в брачную постель, но я на самом деле не знаю, чего хотят боги. Знаю только одно — они хотят, чтобы он был построен. Я думаю, что он удивит нас всех, когда будет завершён.

— То же самое всегда говорила Дирэввин, — откликнулась Килда.

Наступила Середина Зимы, и племя разожгло костры и устроило празднество. Рабы кушали в храме, а после Середины Зимы, когда выпал первый снег, они принялись за вторую колонну высокой арки. Эта