мужчиной. Я не вижу в нём жреца. У него нет видений, как у сестры. Он больше похож на тебя. Но я думаю, что он не должен жить с тобой. Ему нужно обучаться в военных походах и на охотничьих тропах. Он может жить у Гундура.

Сабан кивнул. Гундур не был жестоким человеком, а его сыновья выросли честными людьми.

— Пусть живёт в хижине Гундура, — согласился он.

— Нет, — сказал Камабан, нахмурившись, разглядывая маленькую зазубрину на лезвии меча, — интересная история, которую мне рассказала Орэнна, про Дирэввин. — Он поднял взгляд на Сабана. — Она до сих пор жива. Ты знаешь об этом?

— Откуда мне знать?

— Но её дочери с ней нет, — Камабан выпрямился и теперь смотрел Сабану прямо в глаза. — Её дочь, кажется, отослали жить в селение. Дирэввин опасалась, что та будет болеть и умрёт в лесах, и поэтому отослала её. В Каталло, наверное, как ты думаешь? Или может быть сюда? В Рэтэррин? Эту историю рассказывают шёпотом в хижинах Каталло, но Орэнна слышит всё. А ты слышал эту историю, Сабан?

— Нет.

Камабан улыбнулся и указал куда-то мечом. Сабан обернулся и увидел, что два копьеносца нашли Ханну и выводят её из хижины. Килда пронзительно кричала на них, но третий воин преградил ей дорогу, когда испуганного ребёнка привели к Камабану. Сабан рванулся забрать девочку от копьеносцев, но один из них направил оружие на Сабана, а другой передал ребёнка Камабану, который сначала схватил её, а потом приложил свой свеженаточенный меч к её горлу.

— У её матери, если это её мать, — сказал Камабан, — светлые волосы. А у этого ребёнка — чёрные.

Сабан притронулся к своим чёрным волосам. Камабан покачал головой.

— Она слишком большая, чтобы быть твоим ребёнком, Сабан, если ты не встречался с её матерью до того, как мы начали строить храм, — он усилил давление меча, и Ханна начала задыхаться. — Это выродок Дирэввин, Сабан?

— Нет, — сказал Сабан.

Камабан тихо засмеялся.

— Ты когда-то был любовником Дирэввин, — сказал он, — и может быть, ты до сих пор любишь её? Этого достаточно, наверное, для того, чтобы помогать ей?

— А ты когда-то хотел жениться на ней, брат, — зашипел Сабан, — однако это не означает, что ты будешь помогать ей теперь. — Сабан увидел, что Камабан удивился, что он знает о его предложении Дирэввин, и улыбнулся. — Ты хочешь, чтобы я громко прокричал об этом, брат?

Ханна завизжала, когда Камабан передёрнулся от гнева.

— Ты угрожаешь мне, Сабан?

— Я? — Сабан расхохотался. — Угрожаю тебе, колдун? Но как ты построишь этот храм, брат, если убьёшь меня? Ты можешь построить треногу? Ты можешь запрячь волов? Ты знаешь, как естественным образом разломить камень? Ты хвастаешься, что никогда в жизни не держал в руках топора, и ты сможешь построить этот храм?

Камабан рассмеялся этому вопросу.

— Я могу найти сотню людей для установки камней! — презрительно сказал он.

Сабан улыбнулся.

— Так пусть эта сотня людей расскажет тебе, как они поднимут один камень на другой, — он указал на длинный камень. — Когда его установят, брат, он будет в четыре раза выше человеческого роста. В четыре раза! А как ты поднимешь другой камень на его вершину? Ты знаешь? — он посмотрел за спину Камабана и ещё громче прокричал этот вопрос. — Кто-нибудь знает? — он повернулся к копьеносцам. — Ваккал? Гундур? Вы можете мне сказать? Как вы поднимете камень-перекладину на вершину этой колонны? И не одну перекладину, а целый круг из камней! Как вы сделаете это? Ответьте мне!

Никто не произнёс ни слова. Все только смотрели на него. Камабан пожал плечами.

— Земляная насыпь, конечно, — сказал он.

— Земляная насыпь? — Сабан презрительно засмеялся. — Тебе нужно поднять тридцать пять перемычек, брат, и ты сделаешь тридцать пять насыпей? Сколько на это уйдёт времени? И как ты наскребёшь эти насыпи из этой скудной земли? Поднимай камни с помощью земляной насыпи и твои праправнуки не увидят храм достроенным.

— А как ты будешь делать это? — сердито спросил Камабан.

— Как надо, — ответил Сабан.

— Скажи мне! — закричал Камабан.

— Нет, — сказал Сабан, — а без меня, брат, у тебя никогда не будет храма. У тебя будет беспорядочная куча обломков скал. — Он указал на Ханну. — Если ты убьёшь этого ребёнка, я уйду прочь отсюда и ни разу даже не оглянусь, ни разу! Она ребёнок рабыни, но я люблю её. Ты думаешь, что она дочь Дирэввин? — Сабан с презрением плюнул на длинный камень. — Ты думаешь, что Дирэввин послала бы своего ребёнка в племя, где руководишь ты? Обыщи всё, брат, разрушь каждую хижину, но не ищи здесь ребёнка Дирэввин.

Камабан долго смотрел на него.

— Ты клянёшься, что она не дочь Дирэввин?

— Да, — сказал Сабан и почувствовал, как мороз пробежал по коже, потому что лживая клятва не проходит бесследно, но если бы он заколебался, или сказал бы правду, Ханна сразу бы умерла.

Камабан внимательно следил за ним, затем подал знак жрецу выйти вперёд и опустить череп символа племени к Сабану. Он всё ещё прижимал меч к тоненькому горлу Ханны.

— Положи руку на череп, — приказал он Сабану, — и поклянись именем предков, что этот ребёнок не выродок Дирэввин.

Сабан медленно вытянул руку. Это была самая страшная клятва, какую он мог принести, а лгать перед предками было равнозначно предательству своего племени, но он положил пальцы на череп и кивнул.

— Я клянусь.

— Жизнью своей дочери? — продолжал требовать Камабан.

Пот градом катился с Сабана. Весь мир, казалось, пошатнулся перед ним, но на него Ханна смотрела, и он почувствовал, что снова кивнул.

— Жизнью Лэллик, — сказал он, и он осознавал, что произнёс ужасную ложь. Теперь, чтобы Лэллик осталась жива, он должен искупить её, но не знал, как сможет сделать это.

Камабан оттолкнул Ханну, и она подбежала к Сабану и, рыдая, вцепилась в него. Он поднял её на руки и крепко прижал к себе.

— Построй мне храм, брат, — сказал Камабан, заталкивая меч себе за кожаный пояс, — построй мне храм, но торопись! — Он повысил голос. — У тебя всегда много отговорок! Камень твёрдый, земля слишком сырая для салазок, копыта волов повреждены! И ничего не делается! — последние слова он провизжал. Он весь затрясся, и Сабан подумал, что его брат сейчас закатит глаза и с завываниями погрузится в транс, который наполнит храм кровью и страхом, но Камабан только взвизгнул, словно от боли, резко повернулся и пошёл прочь. — Построй мне храм! — прокричал он, а Сабан ещё крепче прижал к себе рыдающую от страха Ханну.

Когда Камабан вышел из храма в сопровождении своих воинов, Сабан опустился на длинный камню и глубоко вздохнул. День был холодным, но с Сабана всё ещё градом катился пот. Килда подбежала к нему и взяла Ханну на руки.

— Я думала, что он убьёт вас обоих! — сказала она.

— Я поклялся жизнью моей дочери за жизнь Ханны, — глухо сказал Сабана. — Он узнал, кто она, а я поклялся, что это не так, — он закрыл глаза, его трясло. — Я принёс лживую клятву.

Килда молчала. Рабы уставились на Сабана.

— Я подверг риску жизнь Лэллик, — слёзы лились по его щекам, оставляя полосы на светлой каменной пыли.

— Что ты будешь делать? — тихо спросила Килда.

— Боги должны простить меня, больше не сможет никто.

— Если ты построишь богам храм, — сказала Килда, — они простят тебя. Построй его, Сабан,