едва увернулся от стремительно развернувшейся твари, которая все больше теряла человеческий облик, превращаясь в настоящее исчадие тьмы.

Существо, в котором почти ничего не осталось от симпатичной светловолосой девочки, не дожидаясь, пока оруженосцы перезарядят арбалеты, прыгнуло на старого слугу, но заскочивший со двора отец Густав уже начал выкрикивать слова изгоняющей демонов молитвы. И вера священника действительно оказалась крепка: при первых же его словах тварь пронзительно заверещала и уже вскоре в судорогах билась на полу; по мере того как власть создания тьмы над телом девочки слабела, из оставленных арбалетными болтами ран все сильнее струилась почти черная кровь.

– Аминь! – тяжело вздохнув, завершил молитву священник и обессиленно опустился на стул.

– Как ты догадался? – Свори кинул мне чистую тряпицу и двумя ударами меча отрубил голову чернокнижнику.

– У настоящего церковника на пальце отметина от кольца осталась. – Приложив к располосованной щеке смоченную вином тряпку, я поморщился от боли. – Твою тень!

– Терпи. В следующий раз умнее будешь, – усмехнулся, глядя на мои мучения, седоусый рыцарь. Его вспотевшее лицо сейчас как никогда напоминало вырезанную из дубовой доски маску. – Так сложно нас предупредить было?

– Чернокнижник с меня глаз не спускал. Хитрый, сволочь! Только дохлый какой-то…

– Если бы демон из него силы не тянул, этот задохлик всех нас к теням отправил, – покачал головой Свори, вытирая клинок.

– Что за демон, кстати? – Я с трудом поднялся на ноги, но тут же бухнулся на стул.

– Вельнский наездник. – Рыцарь посмотрел на священника, опустившегося на колени рядом с разорванным почти напополам телом Жерара. – Ты не знал, что девчонка одержима?

– Откуда? Если б знал…

Я вновь поднялся на ноги и побрел к выходу, пожалуй, впервые в жизни не испытывая удовольствия от вида демона, отправленного во тьму. Наоборот, застывшее на полу окровавленное тело девочки вызывало лишь желание обо всем забыть. Забыть и поскорее отсюда убраться. Куда глаза глядят. Пусть на ночь глядя, только бы выкинуть из головы вновь ставшие голубыми девичьи глаза.

И ведь можно было ее спасти, можно! Всего-навсего и требовалось-то – не махать ножом, а сперва отца Густава позвать. Да только задним умом все мы крепки. Если бы да кабы…

Но где-то в глубине души хуже собственного бессилия меня грызло совсем другое. На одной чаше внутренних весов там качалось стремление уничтожить демона. На другой – желание спасти чем-то зацепившую за живое девчонку. И если быть честным хоть с самим собой, этот благородный порыв никак не мог перевесить заветное – мрачное, отдающее горьковатым привкусом слез и до одури пахнущее дымом и кровью – желание собственными руками порвать на куски всякую вышедшую из Ведьминой плеши тварь. Желание, которое преследовало меня большую часть жизни. Желание, которое умрет только вместе со мной…

– Эдвин! Пива тащи! – рявкнул я и, захлопнув за собой дверь, вышел во двор.

– У вас что за проезд?

– Два. – Сунув кондукторше мятые десятки, я по привычке просмотрел номера билетов и, ухмыльнувшись, оторвал себе счастливый. Три, семь, четыре – девять, ноль, пять. Повезло.

– Счастливый? – Колек протянул десять рублей.

– Угу, – кивнул я и ухватился за поручень, когда трамвайный вагон тряхнуло на повороте. – Да убери ты деньги.

– Ешь, давай, – не заставляя себя просить дважды, мой приятель спрятал в карман куртки десятку.

– В смысле? – удивился я.

– Ну… – растерялся Колек. – Надо же загадать желание и съесть.

– И что?

– Сбудется.

– Больной? – Я издевательски покрутил пальцем у виска и отодвинулся, пропуская протискивавшуюся на выход тетку с двумя тяжеленными сумками. – На счастливом что, микробы какие-то особенные?

– Да иди ты! – обиделся приятель. – Ты же счастливые билеты собираешь, а не я.

– Собираю. Но не ем.

– А! Так ты у нас коллекционер, – съязвил Колек. – Почем нынче счастливые билетики торгуются? Какие номера в цене?

– Не покупаю.

– А что так?

– Удачу не купишь, – полушутя, полусерьезно объяснил я. – Сама прийти должна. А дальше уже человека дело, как ей распорядиться. Кто ест, кто в урну выкидывает.

– А ты, выходит, удачу консервируешь? – Колек посмотрел время на экране мобильника и сунул его обратно в сумочку на поясе. – И сколько альбомов насобирал?

– Хорош гнать уже! – фыркнул я и выудил из внутреннего кармана джинсовки несколько смятых билетиков. На некоторых уже и номеров-то толком не видно. – Ничего я не собираю, просто не выкидываю, а в карман откладываю.

– Они ж обтрепались все, – скептически оглядел мою «коллекцию» Колек. – Мусор.

– На сколько хватит, – пожал плечами я. – Не ламинировать же.

– Лучше б ел, – хмыкнул приятель и начал протискиваться к двери. – Следующая наша.

– Куда ты ломанулся? Еще пол-остановки ехать.

– Не в курсе, что на выход заранее готовиться надо?

– Иди ты…

– Ой, какая прелесть! – Оленька, симпатичная брюнетка из бухгалтерии, устроившаяся в контору прямиком с последнего курса университета, сцапала лежавшую на ежедневнике Вадима монету и прищурилась. – Серебро?

– Ага. – Вадим откинулся на спинку стула.

– Дорогая?

– Не шибко.

– А у меня родители в фильтр с водой кинули, так, представляешь, она даже не потемнела за полгода. –