Все спешили рассказать о новостях, полученных из столицы, почерпнутых из газет и журналов. Один другому давали читать письма товарищей, коротавших ссыльные годы в Туруханске и Якутске, в Архангельске и Средне-Колымске. Спорили о прочитанных книгах и статьях.
Владимир Ильич рассказал о волнующих новостях, дошедших из Германии, о Бернштейне, оппортунистические писания которого там называют нападением на основные взгляды и тактику партии. Тревожило: скоро ли и в каком состоянии выйдут немецкие социал-демократы из этого тяжелейшего испытания?
— Теперь необходимо, крайне необходимо, — подчеркнул он, — всем следить за статьями в «Die Neue Zeit». И нужно раздобыть книгу Бернштейна. В Германии со дня на день ждут ее выхода. Названа довольно претенциозно: «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии». Ни мало ни много — задачи! А задачи нашему брату положено знать. К тому же отступник надеется на поддержку своих русских сторонников.
— Имеет в виду Струве и других «легальных»? — спросил Глеб.
— Это было бы полбеды. В расчет берется «Рабочая мысль». Там напечатана программная статья. Ряженые выдают себя за подлинных рабочих, во главу угла ставят «экономическую основу движения». Архипозорные замыслы! — Ульянов возмущенно качнул головой. — Полемика между своими неприятна, но замалчивание разногласий было бы равносильно пособничеству.
Припомнив красноярский спор с Кусковыми, Владимир Ильич продолжал:
— Даже сюда докатывается эпидемия! Пресловутый «критицизм» вносит замешательство и шатание в нашу среду. А идейные противники, прежде всего Михайловский, не преминут воспользоваться разногласиями для новых нападок на марксизм. Придется писать. И не раз, и не два. Борьба предстоит, по всей вероятности, длительная и остропринципиальная.
Он окинул взглядом всех, спрашивая, кому же первому дать «Рабочую мысль». Панин, подавшись вперед, протянул руку:
— У нас в Теси никто не видал…
Передавая три номера, Владимир Ильич сказал:
— Довольно потрепанные, но читать еще можно. За праздники успеете все. А потом увезут тесинцы. Пусть там философ почитает повнимательнее.
— Только поскорее перешлите нам сюда, — попросил Кржижановский Панина и Шаповалова. — Здесь еще кому-нибудь пригодятся.
3
Старков принес пачку свежих газет, положил на стол. На них накинулись — расхватали вмиг.
Шаповалову не досталось. Он не огорчился, — стоял и смотрел на Ульянова. Как читает Ильич! Будто пробегает глазами не по строчкам, а по колонкам сверху вниз. Вот уже развернул газетный лист! На минуту уткнулся в третью страницу. Вот выискивает что-то важное на четвертой. Свертывает прочитанную газету и отдает ему, Шаповалову, а сам подходит к Курнатовскому и, слегка склонив голову к левому плечу, заглядывает со стороны.
— Володя! — окликает друга Кржижановский. — Где твоя система — читать по одной газете в день?
— Давно забыта, — машет рукой Надежда. — Я систему спутала.
— Вам хорошо — в городе получаете на два-три дня раньше! — говорит Владимир Ильич. Уткнув кулаки в бока, бросает наметанный взгляд на газету в руках Старкова, и Шаповалов видит, как в нетерпеливых глазах загораются колючие зеленые искорки крайнего возмущения. — Посмотрите, что они делают!.. Отвратительнейшее бесстыдство!.. Хотя этого можно было ожидать. Капитализм никогда не имел стыда, а теперь тем более. Читай, Базиль, вслух.
Старков недоуменно глянул на него:
— Я, видимо, еще не дошел до сенсационных строк…
— Это не сенсация, а черт знает что! Сквернейший финал испано-американской войны из-за колоний! Позволь мне.
Взяв газету, Владимир Ильич хлопнул по странице тыльной стороной руки:
— Постыдная депеша из Вашингтона. Из того самого Вашингтона, что на весь мир кичится своей мнимой демократией. Вот полюбуйтесь: официально объявлено — Испания «уступила» Филиппины Северо- Американским Соединенным Штатам за двадцать миллионов долларов. «Усту-пи-ла»! На помощь штыку пришел денежный мешок!
— А почему бы им, если они такие просвещенные, не уступить Филиппины филиппинцам? — сказал Панин. — Они же шли «защищать» от испанских поработителей.
— Кубу тоже «защитили» — положили себе в карман! — крикнул Кржижановский.
— Филиппины не первая «покупка», — напомнил Лепешинский. — В начале века у Франции купили Луизиану, у той же Испании — Флориду, потом — нашу Аляску…
— А потом заграбастали Филиппины! — продолжал Владимир Ильич. — И боюсь, это не последняя жертва. Мир уже разделен на так называемые сферы влияния. Колонии расхватаны. У каждого едока на тарелке по громаднейшему куску пирога. «Кто смел, тот два съел!» И вот появляется дядя Сэм с его ненасытным аппетитом, требует себе кусок, да еще не один! Начинаются аннексии чужих земель. И миру, друзья мои, предстоит немало страшных потрясений, пока капитализм не будет сметен в мусорный ящик истории.
Припоминая прочитанное в газетах и книгах, они еще долго говорили о Филиппинах и Кубе, словно далекие острова далеких океанов были им самыми близкими, как родная земля.
— Ну, а теперь — за шахматы, — сказал Владимир Ильич Лепешинскому. — Давно хотелось сразиться с вами.
— И мне тоже.
— Только с уговором, батенька, обратно ходов не брать. Ни в коем случае.
— На попятную не привык.
— Вот и хорошо! Меня когда-то отец учил: «Взялся за фигуру — ею и ходи». Золотое правило!
— Я слышал, Маркс и Энгельс любили играть в шахматы, — сказал Шаповалов, следя за расставляемыми фигурами.
— Вполне возможно, — отозвался Владимир Ильич. — Отличная тренировка мысли. Не правда ли, Пантелеймон Николаевич?
— Да, терпеливые поиски ходов приучают к выдержке.
Но, сочтя свой дебют неудачным, Лепешинский заволновался и стал торопливо передвигать пешки и фигуры, бормоча себе под нос:
— Ба, ба, ба. Тут что-то непредвиденное.
Владимир Ильич подолгу прикидывал ближайшие ходы, свои и противника, потом решительным жестом брал фигуру и с легким стуком ставил на новое место:
— Вот так! За вами слово.
Проиграв, Пантелеймон Николаевич обронил:
— Такое со мной случается, когда играю с новым партнером. Еще не приноровился к вашей манере. К тому же атака была решительной и последовательной. Но… посмотрим, что скажет вторая партия.
— Игрок вы серьезный, понимаете цену выдержки, однако сами излишне горячитесь.
— Не подмечайте моих промахов, а то обыграю!
И вторая партия Лепешинским тоже была проиграна.
— О-о, черт побери, не везет мне с вами! — закричал он. — Реванш! Скорей реванш!
Третья закончилась ничейным результатом, и Ульянов несколько приуныл:
— Не люблю ничьих. Ни то ни се — болото!
— Следующая будет моей!