кувыркается? Наверное, не очень, раз ее, как остальных, замусолить не успели…» Под Репином Андрей свернул к заливу, проехал еще немного и остановился.

Было уже совсем темно, свет фар тонул в черной холодной воде. Серегин вышел из машины и присел на корточки, подставив лицо ветру. «И все-таки… Кто же банковал во всей этой теме с моим задержанием и допросом? Субботин? Вряд ли… Не похоже, чтобы он в этой партии первой скрипкой был… Зосимович, похоже, из ОРБ… Странная история… Колбасов… Может быть, стоит все-таки переговорить с Ващановым?» Он просидел на корточках долго, пока не продрог до костей. Обнорский был растерян и не знал, что делать: с «Лебедевой, казалось, ушла и последняя ниточка к загадке „Эгины“… Последняя? Нет, так не бывает, все равно какие-то следы остаются, просто не всегда их видишь… Надо все-таки выходить на Маркова и пробовать крутить его насчет Варфоломеева. Глядишь, и появится какая-нибудь зацепка… Андрей понимал, что вписывается совсем уже не в свое дело, но непроходящее чувство вины заставляло его идти дальше по той дорожке, которую показал умиравший Барон. Конечно, он не считал себя прямым виновником смерти Ирины Лебедевой, но то, что между их встречей и ее смертью существовала связь, было очевидно… А потому Обнорский и не спешил ничего рассказывать следствию, ему хотелось самому разобраться во всем, он считал, что было бы просто нечестно сваливать тяжелую и мрачную тайну на кого- то другого. К тому же он просто не знал, кому в милиции или ОРБ можно было бы полностью открыться — знакомых оперов и следователей хватало, но именно поэтому он и не строил никаких иллюзий относительно уровня коррумпированности в правоохранительной системе. Нет, конечно, повязаны не все, а (по представлениям Андрея) вроде около половины личного состава. Кто с кем, кто по каким мотивам… Были, естественно, и абсолютно честные бессребреники, проблема заключалась в другом — как отделить чистых от нечистых? Купленной сволочью мог оказаться тот, кого никогда и не заподозрили бы… прецеденты были…

— Ладно, — сказал Серегин, выпрямляясь и открывая дверцу «Нивы». — Будет день — будет и пища… Он твердо решил, что продолжит заниматься историей с «Эгиной».

Вернувшись в город, Андрей понял, что домой ему ехать совсем не хочется — тяжело было бы остаться одному в квартире после событий этого дня… Он взглянул на часы, прикинул что-то в уме и вдруг, повинуясь какому-то импульсу, направил свой вездеход к прокуратуре Дзержинского района. Был уже поздний вечер, около половины одиннадцатого, когда он припарковался у крыльца прокуратуры почти на том же самом месте, куда пригнали машину задержавшие его опера. Андрей заглушил мотор, достал сигарету и стал ждать.

Он просидел безрезультатно минут сорок, но что-то подсказывало, что его терпение будет вознаграждено. Интуиция Серегина не подвела: когда до полуночи оставалось минут двадцать, на крыльцо прокуратуры вышла стройная женщина в длинном черном кожаном пальто, красиво подчеркивавшем ее легкую фигурку…

Обнорский запустил двигатель и лихо подрулил к ступенькам, на ходу распахивая правую дверцу.

— Лидия Александровна, разрешите довезти вас до дому! Поспелова (а это была именно она) смутилась и быстро покачала головой:

— Нет, нет, я лучше на метро. Она отвернулась и, цокнув каблуками по ступенькам, сошла на тротуар. Андрей выскочил из машины и в два прыжка догнал женщину.

— Лидия Александровна… Не сердитесь на меня… Разрешите, я вас все-таки подвезу, время позднее, вы устали… Ну пожалуйста! Вы что, боитесь меня?

— Вот еще! — дернула плечом Поспелова. — Вы себя явно переоцениваете, Обнорский. Я привыкла добираться до дому сама.

И она уже собралась было идти дальше, но в глазах Серегина плеснулось вдруг что-то такое, что заставило Лидию Александровну переменить свое решение. В конце концов, она ведь была не только следователем, но и женщиной, а стало быть, могла время от времени совершать поступки, мотивацию которых не всегда понимала и сама… Поспелова подошла к вездеходу, открыла дверцу и села на пассажирское сиденье. Андрей заметался, засуетился, запрыгнул в машину и рванул с места. Некоторое время они ехали молча, а потом Обнорский сказал тихо, словно самому себе:

— Может, я себя и переоцениваю, но в мой вездеход вы все же сели…

— Остановите! — приказала Поспелова. — Я хочу выйти! Это просто невозможно, в конце концов должен же быть хоть какой-то предел вашей наглости! Остановите!

— Лидия Александровна! — заорал Андрей. — Ну простите меня, кретина, я не буду больше, честное слово, не буду, характер у меня идиотский, подводит меня все время, но на самом деле я вовсе не такой плохой… Я и так весь извелся оттого, что наговорил вам в кабинете… Вы совсем этого не заслуживаете, я потому и вернулся, что свиньей последней себя почувствовал, понял: если не извинюсь — уснуть не смогу… Не сердитесь на меня, пожалуйста… Ладно?…

— Ладно, — усмехнулась Поспелова. — Кстати, куда вы меня везете?

— Не знаю, — честно ответил Серегин. — Куда прикажете… Вас я готов доставить хоть на край света…

— Не надо на край света, — поморщилась Лидия Александровна. — Тем более в вашей компании…

Она сказала адрес. Обнорский круто развернул машину и погнал в обратном направлении — к Финляндскому вокзалу. После небольшой паузы Андрей спросил нормальным человеческим голосом, без всяких фатовских и донжуанских ноток:

— Вы каждый день так поздно заканчиваете?

— Почти, — вздохнула Лидия Александровна. — Работы много, следователей не хватает…

— Работа-то у вас не женская совсем…

Поспелова искоса посмотрела на Обнорского — он, прищурив воспаленные глаза, внимательно следил за дорогой, на его лицо волнами накатывал свет от уличных фонарей.

— Работа как работа… Кому как, а мне нравится…

— А… — Серегин запнулся на мгновение, но все же спросил: — А муж вас к работе не ревнует? (Еще в кабинете Андрей заметил отсутствие на пальце следователя обручального кольца. Впрочем, это еще ни о чем не говорило, некоторые женщины просто не любили афишировать свое семейное положение.) — Муж… — Лидия Александровна грустно усмехнулась. — Муж уже в прошлом… Мы с ним сначала вместе работали, а потом он ушел в адвокатуру…

— Понятно, — кивнул Обнорский. — В адвокатуре, конечно, спокойнее… И престижнее.

— Что вам понятно? — возмутилась Поспелова. — Мой муж очень порядочный человек!

— Да я ж не спорю, Лидия Александровна… Просто каждому свое… Они снова замолчали, потом Андрей кашлянул и осторожно поинтересовался:

— А если не секрет, как вы отдыхаете? Ну, когда время свободное есть?

— Вы слишком любопытны… Здесь направо, прямо нельзя, там дорожные работы начали…

— Да я не из любопытства, — начал оправдываться Серегин. — Просто мне хотелось бы пригласить вас куда-нибудь… Только я не знаю куда…

— Спасибо, — кивнула Поспелова. — Но меня никуда приглашать не надо. Все, мы уже приехали…

Андрей затормозил у пятиэтажного дома, понял что женщина сейчас уйдет, и предпринял последнюю отчаянную попытку:

— Холодно… Сейчас бы чашечку кофе…

— Кофе пить на ночь вредно! — отрезала Лидия Александровна. — Спасибо, что подвезли. Всего доброго…

Она быстро выскочила из машины и через не сколько секунд скрылась в подъезде… Обнорский уныло смотрел ей вслед, но уезжать не торопился. Минуты через три в двух окнах на третьем этаже вспыхнул свет. Серегин внимательно посмотрел ни эти окна, запомнил их расположение, потом вздохнул закурил и тронул вездеход с места…

У Финляндского вокзала он остановился и, ругая себя мысленно последними словами, вылез из машины и направился к телефонным автоматам. Телефонный номер, который он набрал, принадлежал Жанне Файкиной, пресс-секретарю одного из солидных питерских банков. Полгода назад Обнорский