лесу, рядом с Реном.

— И поэтому вы его демаскировали, вывели в село?

— Не совсем так, товарищ начальник райотдела. Он ведь и раньше бывал у Евы — и никто про то не знал. А сейчас я его просил быть впятеро осторожнее, чтоб даже собаки след не взяли.

Учитель спросил у Лисовского:

— Ваше мнение?

Тот решительно поддержал лейтенанта.

— Малеванный поступил совершенно правильно. — И объяснил Учителю: — Дело, по которому я приехал, близится к завершению. И Чуприне может принадлежать в нем далеко не второстепенная роль.

— Я тоже так думаю, — сказал Учитель. Осведомился: — Что же вы предлагаете дальше делать?

Он чувствовал: появился у Малеванного какой-то план, хлопец разумный, может предложить очень стоящие вещи.

— И после нашего разговора Чуприна не повернет оружия против своих — слишком многое его связывает с Реном. Он мне прямо сказал: «Со мной делайте что хотите, но не стану вам помогать, не надейтесь. Меня — хоть на дуб, а товарищей своих предавать не буду». Видите как — бандюки лесные для него все еще друзья… Вот я и подумал: надо так дело повернуть, чтобы он сам увидел: не друзья они ему, а враги. Всему народу враги…

Малеванный помолчал, собираясь с мыслями. Он волновался, зная, что от того, удастся ему убедить майора и Лисовского или нет, зависят дальнейшие отношения с Чуприной.

Майор спросил:

— Есть конкретные предложения?

— Есть, — не усидел на стуле лейтенант. — Так сложились обстоятельства, что Чуприна может на несколько дней безопасно для себя исчезнуть из лесу. Рен отправил его куда-то по своим бандитским делам на весьма неопределенный срок. Вот если бы нам этим воспользоваться! Повозить бы Романа по колхозам, по заводам, дать ему возможность с людьми поговорить, то есть столкнуть его лоб в лоб с той жизнью, против которой он воюет, с теми людьми, которых он проклинает. Конечно, не в нашей области, а по соседству, где его никто не опознает. Повод можно придумать. К примеру, я мог бы стать на время пожарным инспектором, а Чуприна — моим помощником… — увлеченно развивал свои планы Малеванный.

«Клин клином вышибают» — так говорится в народной пословице. Лейтенант предлагал в качестве лекарства против националистического яда влияние советской жизни. В самом деле, Чуприна видит людей как бы в злом, все уродующем зеркале — по брехливым выдумкам националистов, по той лжи, которой они пичкают своих «боевиков». В селах появляется с автоматом, в сопровождении таких же бандитов, как сам, — нагоняют страх, грабят, тут на до разговоров «про життя». Малеванный хочет, чтобы убежденный националист встретился с действительностью как мирный человек, сопоставил бы свои представления, воспитанные годами лесного бродяжничества, с тем, что происходит на самом деле. Нет на свете оружия сильнее правды.

Так прикидывал майор, взвешивая все «за» и «против». Задуманная «поездка» требовала и организаторской работы и предусмотрительности, мало ли что может случиться в дороге, какие встречи произойти. А хорошо бы провести Романа по колхозам, побывать с ним на концертах самодеятельности, в школах, если удастся — в институтах, и потом спросить: «Видишь, вражий сыну, против кого и чего воюешь?»

Предложение Малеванного определенно понравилось и Лисовскому. Лисовский одобрил его и попросил срочно соединить с областным центром.

Курьер от Рена пришел тогда, когда Ива уже перестала его ждать. Поздно вечером, когда семья Хмары и Ива уже собирались укладываться спать, в окно постучали — властно и сильно. Мыкола сунул руку в карман, щелкнул предохранителем. Ива отошла к стене у двери: если войдет враг, Мыкола встретит его лицом к лицу, она же окажется за спиной незваного гостя. Стрелять в спину не очень красиво, ну да бог простит…

— Открывайте! — нетерпеливо крикнули со двора.

Мыкола многозначительно посмотрел на отца.

— Кого там носит лихая годына? — ворчливо спросил старый.

— Впусти, а потом посмотришь!

Хмара отодвинул засовы, и вместе с клубами морозного свежего воздуха в комнату ввалился хлопец в ватнике, шапке-ушанке. Правая рука его тоже была засунута в карман ватника.

— Слава героям, мир дому этому, — с церемонным достоинством хлопец снял шапку, слегка поклонился сразу всем. — Насилу добрался…

— Чуприна! — узнал гостя Хмара. — А я думал с тобой уже на небе встречаться. Говорили, будто шлепнули тебя эмгебисты.

— Чтоб ты язык свой поганый проглотил, мухомор трухлявый, — выругался Чуприна. — Добре ж ты гостей встречаешь…

Мыкола и Ванда дружески пожали Чуприне руку. Видно, они его хорошо знали по прежним встречам.

А когда Роман шлепнул ласково Ванду чуть пониже талии, та сыпнула довольным смешком — чубатый красавец ей, судя по всему, нравился.

— А где же ваша городская паненка? — спросил Чуприна.

Ива все еще стояла у него за спиной, и он ее не видел.

— Не оборачиваться! — резко потребовала Ива. — Руку из кармана, быстро!

Роман не спеша вынул руку и чуть качнул ею в воздухе — пустая, любуйся. Но Ива явственно ощутила, как окаменела его широкая спина, стянутая ватником, как пружинисто отвел он чуть влево корпус, и снова скомандовала:

— Два шага вперед! Марш!

И Роман, повинуясь отрывистой, как щелканье чабанского бича, команде, расслабил тело, готовое к прыжку, послушно шагнул вперед.

Мыкола лупоглазо моргал, не понимая, что происходит. Вот так же гавкали эсэсовцы в зондеркоманде, в помощь которой их, украинских полицаев, пригнали, приказав «робыты порядок з жидкамы» в Раве Русской. Два крокы вперед, обрыв ямы, выстрел…

«Влетел в ловушку? — лихорадочно соображал Роман. — Сколько их? Автомат под ватником, не вырвать… Хоть бы знать, что там творится за спиной… Если одна девка — справлюсь, лишь бы лицом к себе повернула, носком сапога — по руке, пистолет к потолку… Только одной ей тут делать нечего, не может она одна в засаде сидеть, если хата накрылась. Нет, тут что-то другое…»

Старый Хмара нагнулся, будто хотел поправить завернувшийся половичок, и взялся за ножку тяжелой дубовой табуретки.

— Облыште стилець![41] — заметила его жест Ива. — Стреляю без предупреждения!

— Течет вода от явора… — медленно сказал Чуприна.

— Яром на долину, — откликнулась Ива. — Красуется над водою…

— Красная дивчина, — продолжил Роман. В известных шевченковских строчках было заменено одно слово: поэт писал о калине. Именно о таком пароле Ива уславливалась с Дубровником. Но это была только часть пароля.

— Часы в кармане. Золотые, — уже уверенно сказал Роман.