– Безопасность гарантирована, – объяснил я ему. – Не будьте слишком трусливы.

Обер поправил узел своего галстука и принялся подсчитывать, сколько понадобится человеко-часов, чтобы уничтожить меня в суде.

Мерсье налил себе рюмку коньяку и еще одну для Обера. Он качнул бутылку в мою сторону, но я отказался. Передав стакан Оберу, сенатор сделал большой глоток, устроился в кресле и начал говорить так, будто ничего не произошло.

– Кертис рассказал вам о наших семейных связях с Арустукскими баптистами?

Я кивнул. За моей спиной облако набежало на луну, и свет, который заливал комнату, внезапно померк и утонул в наступившей темноте.

– Они пропали тридцать пять лет назад, и только сейчас их нашли, – мягко сказал он. – Я уверен, что человек, виновный в их смерти, все еще жив.

– Первый намек на то, что Фолкнер жив, появился в марте, и сообщение об этом пришло из неожиданного источника. Апокалипсис Фолкнера был выставлен на аукцион, и я приобрел его вместе с другими двенадцатью образцами работы преподобного, – с этими словами Мерсье вытащил из ящика стола книгу и передал ее мне.

У Фолкнера был талант средневекового миниатюриста, он декорировал заглавные буквы в начале каждой главы фигурами фантастических животных. Чернила из желчи и железа представляли собой ту же смесь танинов и сульфата железа, которая использовалась в Средние века. Каждая глава содержала иллюстрации, срисованные с орнаментальных работ, похожих на Апокалипсис Монастырей; сцены Суда, наказания и адские муки были выписаны в таких деталях, что это граничило уже с откровенным садизмом.

– Иллюстрации и каллиграфия совершенно такие же, как и во всех прочих экземплярах, – объяснял Мерсье. – Другие Апокалипсисы Фолкнера навеяны более поздними мастерами, такими как Мейднер и Гросс; шрифт также относительно более современный, но в определенном смысле не менее прекрасный.

Но тринадцатый Апокалипсис, приобретенный Мерсье, не похож был на остальные. В нем использовался клей для предварительного склеивания страниц перед переплетением, потому что вес листов был меньше, чем раньше, и переплетчик, по-видимому, испытывал некоторые затруднения при сшивании листов. Мерсье, настоящий библиофил, заметил следы склеивания сразу же после приобретения и отправил книгу на проверку специалисту. Каллиграфия и нажим кисточки оказались аутентичными – вне всякого сомнения, это была работа Фолкнера, но клей подобного состава изобрели менее десяти лет назад, так что он не использовался при переплетении оригинала книги, а также при любых последующих реставрационных работах.

Сам собой напрашивался вывод, что Фолкнер жив или, по крайней мере, был жив до относительно недавнего времени, а если бы его можно было отыскать, то и тайна исчезновения Арустукских баптистов наконец могла быть раскрыта.

– Честно говоря, меня больше интересуют книги, чем люди, – легко заметил Мерсье, и его заявление только усилило мою растущую неприязнь к нему. – Мои семейные связи с паствой Фолкнера вносят дополнительный штрих в это дело, но не более того. Я нахожу природу его работ изумительной.

Источник, из которого был получен тринадцатый Апокалипсис, и привел к Братству; благодаря расследованию выяснилось, что он был продан через третьеразрядную уотервиллскую юридическую фирму Картером Парагоном, чтобы покрыть его карточные долги. Мерсье решил выждать и нажать на его организацию другими средствами. Он разыскал Эпштейна, который к тому времени подозревал, что Братство гораздо более опасно, чем кажется, и к тому же собирается стать конкурентом его организации на освобождение от налогов. Кроме того, сенатор нашел Элисон Бэк, бывшую свидетельницу убийства своего мужа многими годами ранее. Она прилагала усилия для того, чтобы дело было пересмотрено и расследование проведено в полном объеме, с учетом возможного участия Братства. Основанием для этого служили угрозы, которые поступали от мелких сошек Братства в адрес Дэвида Бэка за несколько месяцев до его смерти. Если бы Мерсье удалось разорвать фронт на две части, то люди или организация, которая прикрывалась вывеской Братства, были бы наконец разоблачены.

Тем временем работа Грэйс по изучению Арустукских баптистов продолжалась. Мерсье почти забыл об этом, пока ее жизнь не прервал выстрел. Затем к нему пришел Пелтье, и узы, связывавшие их обоих с Грэйс, заставляли бывших друзей держаться натянуто и принужденно друг с другом.

– Она вышла на след Братства, мистер Паркер, я умерла из-за него.

Мерсье посмотрел на меня, и я увидел, как он тщетно пытается изобразить безразличие.

– Я не знаю, почему Грэйс начала преследовать их, – он словно отрицал немое обвинение, которое я так и не высказал вслух. Что-то забулькало у него горле, будто он старался усмирить свой гнев.

– Полагаю, вы знали, что делали, – заметил я. – Видимо, именно в этом причина того, что вы наняли меня, – подтвердить свои подозрения.

Последняя попытка сохранить хорошую мину при плохой игре провалилась, и глаза сенатора метнули пламя. Впрочем, может быть, он и готов был продолжить свои объяснения в том же духе, отрекаясь от определенных умыслов, но в это время за дверью послышался женский голос, и слова лжи растаяли, как снежинки, у него на губах.

Дебора Мерсье ворвалась в комнату. Увидев меня, она испытала шок, затем взглянула на мужа.

– Он последовал сюда за мной, Джек, – она еле сдерживалась. – Он ворвался в наш дом и напал на охранника! Как ты можешь сидеть и распивать с ним?!

– Дебора... – начал Мерсье тоном, который при других обстоятельствах можно было бы счесть за утешающий, но сейчас он звучал как успокаивающий шепот палача, обращенный к осужденному.

– Не надо! – закричала она. – Не надо! Арестуй его! Вышвырни его из дома! Убей его, если хочешь, но сделай так, чтобы он исчез из нашей жизни!

Джек Мерсье встал и подошел к жене. Он твердо обнял ее за плечи и посмотрел сверху вниз, впервые она казалась маленькой и не такой могущественной, по сравнению с ним.

– Дебора... – повторил он и прижал ее к себе. Внешне все выглядело как жест любви, но, когда она начала вырываться, это стало больше походить на ненависть. – Дебора, что ты наделала?!

– Я не знаю, о чем ты, – никогда еще ложь не давалась ей с таким трудом. – Что ты имеешь в виду,