Бреммер с сожалением покачал головой, будто имел дело с неразумным дитятей. Дуло пистолета смотрело теперь Босху не в лоб, а в солнечное сплетение.

— Слушай, парень, говоря все это, я просто хотел тебя успокоить. Понял? И не знал я, жива она или мертва. Ни одно жюри не поверит бреду, который ты тут несешь.

Босх ехидно ухмыльнулся.

— Ну вот, окружного прокурора мы с тобой уже прошли. Теперь ты живо представляешь, как стоишь перед жюри присяжных. Значит, мой рассказ становится все интереснее, верно?

С холодной улыбкой Бреммер вновь поднял пистолет.

— И это все, Босх? Все, что у тебя есть?

— Сладкое — на третье.

Он закурил, не спуская глаз с Бреммера.

— Ты помнишь, как пытал Чэндлер, прежде чем прикончить ее? Уж это ты должен помнить. Кусал. Жег. Сегодня в ее доме все стояли кружком и ломали голову, почему это последователь так изменился. Зачем ему все эти новые штучки? Лок, наш психолог, был озадачен больше всех — прямо места себе не находил. Ловкий ты парень, что и говорить, но тут перегнул палку. Ведь эдак умного человека инвалидом недолго сделать. Знаешь, Бреммер, это даже забавно. Но все дело в том, что психолог не знает того, что известно мне.

Здесь он сделал паузу, почти наверняка зная, что Бреммер схватит наживку.

— И что же тебе известно, Шерлок?

Лицо Босха озарила широкая улыбка. Теперь он становился хозяином ситуации.

— Мне известно, почему ты все это с ней проделал. Все очень просто. Тебе во что бы то ни стало нужно было вырвать у нее свою записку, не так ли? Но она не говорила, где эта бумажка. Она, видишь ли, знала, что все равно умрет — независимо от того, вернет тебе записку или нет. Вот она и выбрала муки — выбрала и выдержала все, что ты с ней сотворил. А ты не услышал от нее ни слова. Это была женщина с характером, и в конце концов она тебя победила, Бреммер. Это она поймала тебя. Она, а не я.

— Какая записка? — спросил Бреммер севшим после долгого молчания голосом.

— Та самая, с которой ты облажался. Тебе она позарез была нужна. Но дом слишком велик, чтобы можно было быстро обыскать его, особенно когда на кровати лежит труп женщины. Что, если кто-нибудь случайно забредет? Сразу возникнут сложности, придется давать объяснения, то да се. Но ты не волнуйся. Записку я нашел. Теперь она у меня в надежном месте. А вот ты, видно, никогда не читал Хоторна. Зря. Бумажка была вложена в книгу этого автора. В общем, как я уже говорил, она тебя победила. Наверное, действительно бывают случаи, когда справедливость торжествует.

На сей раз Бреммер не стал резко вскидывать голову. Глядя на него, Босх понял, что получается не так уж плохо. Он был близок к цели.

— Кстати, если тебе это интересно, она хранила и конверт. Я и его нашел. Это заставило меня сильно призадуматься: зачем ему нужно было пытать ее ради какого-то листка бумаги, всего лишь ксерокопии записки, подброшенной мне? А потом все стало понятно. Тебе не записка была нужна. Тебе был нужен конверт.

Бреммер опустил взгляд на собственные руки.

— Ну что, неплохо у меня получается? Ты еще жив?

— Никак не пойму, о чем ты, — Бреммер поднял глаза. — Боюсь, ты совсем охренел. Уж не бредишь ли?

— Так значит, по-твоему, главное для меня — убедить окружного прокурора? В таком случае я ему объясню, что стишок в записке представляет собой отклик на твою статью, которая появилась в газете в понедельник, день начала суда. А на марке стоит субботний штемпель. Вот ведь в чем загвоздка. Как же это последователя осенило накатать поэму за два дня до публикации статьи, на которую он ссылается? Ответ напрашивается сам собой: он, то есть последователь, заранее знал о статье. Потому как сам ее и написал. Это объясняет и то, почему ты поведал о той злосчастной записке в статье, вышедшей на следующей день. Сам себе источник по имени Бреммер. Такова твоя третья ошибка. Три ошибки подряд, и — удаление с поля.

Воцарилась гробовая тишина. Было даже слышно, как шипит пивная пена в бутылке Бреммера.

— Но кое-что ты все-таки забыл, Босх, — нарушил молчание Бреммер. — Пистолет-то у меня. А теперь признайся, кого еще ты заставлял слушать свои идиотские россказни.

— Дай досказать до конца, — не унимался Босх. — Новый стишок, который ты подбросил мне в минувшие выходные, был только для отвода глаз. Ты хотел заставить психолога и всех остальных поверить в то, что, убив Чэндлер, сделал мне одолжение. А может, прикидывался психопатом. Ведь верно?

Бреммер ничего не ответил.

— Это должно было скрыть истинный мотив, заставивший тебя расправиться с ней. Ах, как тебе был нужен этот конверт! Черт возьми, до чего все просто! Ты постучал к ней в дверь, а она запросто впустила к себе знакомого репортера. Вот и ты меня к себе впустил. Запомни, Бреммер, знакомые часто бывают очень опасны.

Бреммер по-прежнему молчал.

— Ответь мне на один вопрос, Бреммер. Почему одну записку ты подбросил, а другую отправил по почте? Знаю, в отделение ты зашел как репортер, потолкался там малость и оставил бумажку на конторке в приемной так, что никто и не заметил. Но зачем ты ей-то отправил записку по почте? Очевидно, это было твоей ошибкой. Именно потому тебе пришлось пойти к ней и убить ее. Но как тебя угораздило так ошибиться?

Репортер посмотрел на Босха долгим взглядом. Потом перевел взгляд на пистолет, чтобы еще раз удостовериться в гарантии собственной безопасности. Оружие производило на него неотразимое впечатление. Босх знал, что это надежная ловушка.