Так оно и оказалось. Единственно, чего добился Марцев с группой, были ключи, которыми он смог открыть калитку со двора. И еще он принес фотопортрет, заключенный в рамку красного дерева. На снимке был запечатлен свинорылый, и на меня он смотрел с насмешкой и даже с издевкой. Козел!

– Он? – уныло спросил Марцев.

– Он самый.

– Ну, хоть что-то.

– На еврея он вроде бы не похож, – сочувствующим взглядом посмотрел я на майора.

– При чем здесь это?

– Для евреев погромы – обычное дело.

Еврейские погромы давно уже ушли в прошлое, во всяком случае, у нас в России, но Марцев понял мой намек.

– Ну да, – еще больше загрустил он. – А за русского спрос… Но ведь он, падла, Юрку застрелил.

Марцев забрал у меня портрет Горожанова, в сердцах плюнул на него без слюны.

– Сволочь!

– И где-то ж носит его земля, – заметил я.

– Земля носит, а машина возит, – кивнул он. – Гараж пуст – уехал Горожанов.

– Надо бы людей оставить, может, еще будет…

– Людей оставить? После того, как мы дров наломали?.. Да, переборщили мы… И кто останется? Из группы я никого не оставлю, тут опера нужны…

– Я останусь.

– А как же твоя нога?

– Что ж я, по-твоему, на костях Горожанова танцевать собираюсь?.. Хотя и не отказался бы…

– Ничего, мы еще вместе станцуем… Значит, остаешься?

– Да, – с окончательной решимостью сказал я.

– Знаешь, я бы и сам с тобой остался, но не могу, жене обещал дома быть. И без того, видишь, задержался…

– Ничего, я один здесь побуду.

– Зачем же одному? Я к тебе Агранова пришлю.

– Он же вчера со смены…

– Да? Тогда Кузему…

– Так ему завтра вроде бы дежурить… Я уж сам как-нибудь, ладно?

Марцев кивнул, соглашаясь. Затем спросил, нужна ли мне каска. Я сказал, что нет, и отдал ее вместе с бронежилетом и автоматом. Оставил себе только пистолет – грозное оружие в руках бывалого опера.

Начальник пожелал мне удачи, забрал группу и уехал. А я, закрыв калитку изнутри, осмотрел лежащую на земле собаку. Мощный мастиф, у такого зверя кость голыми зубами не отберешь. Он еще крепко спал, но уже подавал признаки жизни. Закрытые веки подрагивали, кончик носа шевелился, подергивался хвост. Но мне бояться нечего: сейчас закроюсь в доме, и плевать на пса со второго этажа.

Прежде чем зайти в дом, я осмотрел дверь, которую так беспардонно взломали дюжие хлопцы из группы захвата. Если Горожанов увидит ее, он сразу поймет, что в доме побывали гости. В лучшем случае вызовет милицию, в худшем – сбежит. Поэтому второй этаж для меня заказан. Хозяина нужно поджидать в холле первого этажа, чтобы как можно быстрей среагировать на его появление.

И все же мне пришлось подняться на второй этаж. Нужно было погасить свет в доме. Попутно я обследовал все пять комнат, расходящихся от холла, размеры которого превосходили мою квартиру вместе с нежилой площадью. Об отделке и обстановке и говорить нечего – евростиль, евромебель, и дорого, и сердито.

Небольшой диван в холле, плазменная панель на стене. И по комнатам расходиться не надо – погрузился в кожаную мякоть, включил телевизор и отдыхай себе. Очень удобно, особенно если жена копуша. Ты уже готов к выходу, а она все еще собирается, лоск на красоту наводит. Опять же сел перед плазмой и ждешь. А если нервы вдруг зудеть начнут, так тут «чесалка» под рукой – бар с холодильником, за стеклянной дверцей которого я разглядел целую уйму разнокалиберных бутылок с заграничными этикетками… Да, неплохо продумал все Горожанов. Только вот вопрос, была у него жена или нет?

Я заглянул в комнату, которую смело можно было назвать главной спальней. Кровать из красного дерева под балдахином, размером с аэродром – целую женскую эскадрилью разместить можно, если без самолетов. Стерильная чистота и порядок, если не считать скомканного на углу паласа – но это кто-то из группы захвата постарался. На тумбочках ни единого постороннего предмета – только ночные лампы под красными абажурами, и все. Ни расчесок, ни фотографий. Хотя, возможно, именно отсюда Марцев забрал портрет Горожанова. Но если так, то не на себя же, любимого, любовался свинорылый. Хотя кто его знает… И на комоде тоже ничего лишнего я не обнаружил. Ни книг, ни журналов, ни dvd-дисков, только массивная хрустальная ваза, правда, без цветов.

Я не стал задерживаться, чтобы обнюхать вазу – может, цветы стояли здесь еще совсем недавно. Потушил свет и отправился в другую комнату. Здесь тоже горела люстра, и дверь была нараспашку, на полу валялась обезглавленная статуэтка балерины в танце умирающей бабочки. Опять же кто-то из группы захвата спел ей арию из оперы «Слон в посудной лавке». От страха бедняжка потеряла голову и упала с мраморного постамента. Вернее, сначала упала, а потом уже осталась без головы, которая, скорее всего, закатилась куда-то под кровать-полуторку с идеально застеленным на ней покрывалом. Это тоже была спальня, но гостевая. И здесь я тоже не увидел побрякушек, которые выдают присутствие женщины, – зеркальца там с амурными сердечками, финтифлюшки с завитушками, насадки для фена, косметички, пузырьки, баночки.

И в другой спальне, большего размера, я также ничего подобного не обнаружил. Нежилая, начисто убранная комната. Если в этом будуаре и обитал кто-нибудь помимо хозяина дома, то его следы были тщательно изведены. Я повел носом в попытке учуять аромат дамского парфюма, но смог уловить лишь послевкусие мебельной полироли, которой не так давно натирали роскошный дубовый шкаф.

Я неспроста пытался найти здесь следы женского присутствия. На ум пришла Таня Зуйко. Что, если она какое-то время жила здесь, возможно, даже на правах хозяйки? Кто знает, может, она даже рассчитывала выйти замуж за Горожанова. Возможно, он потому и решил избавиться от нее… Но тогда где-то здесь должны были обитать и его пособники – Шрам и Жерновой. Но их следов я также не обнаруживал. Равно как не улавливал присутствия самого хозяина. Даже в ванной, в шкафу над умывальником я не обнаружил бывших в употреблении зубных щеток, бритвенного набора, баллончика с мыльной пеной и всего такого прочего. Возможно, рыльно-мыльные принадлежности Горожанов забрал с собой. Но это значило, что он покинул свой дом от греха подальше, сбежал, точнее говоря. И судя по тому, что после себя он оставил едва ли не стерильную чистоту, то делал он это не спеша, как будто знал, что у него еще есть время в запасе. Вернее, было…

Если так, то не было смысла искать здесь следы Тани Зуйко и тем более Галины Свирцевой, которую Горожанов мог и не довезти до своего дома. Убил ее в машине, вывез в лес, там и закопал…

Четвертую по счету комнату занимал хозяйский кабинет. Книжный шкаф во всю стену, массивный стол с компьютером, ксероксом и телефаксом, дорогое массажное кресло… Хотелось бы знать, что за информация хранится в системном блоке, изучить содержимое шкафа и ящиков стола, но я решил оставить это на будущее. Сначала нужно было по-быстрому осмотреть дом, потушить свет, а потом уже шаг за шагом, с фонариком в руке более тщательно изучить содержимое помещений.

Я выключил свет в кабинете и перешел в последнюю по счету комнату, большую по размерам и богатую по содержанию. Это был самый настоящий спортзал – столько здесь было дорогих тренажеров, заниматься на которых казалось мне чистым удовольствием. Возможно, эту кузницу здоровья Горожанов оборудовал для себя, но так и не успел заняться спортом – во всяком случае, именно эта мысль пришла мне в голову, когда я вспомнил, сколько жира он в себе носил. А может, здесь качали свои мышцы Шрам и его дружок Жерновой.

Второй этаж занимали каминный зал, огромная кухня с просторной обеденной зоной, ванная комната с роскошным spa-бассейном, котельная с кладовкой, две спаленки – видимо, для прислуги. Осмотр помещений я закончил в прихожей, где вдруг и неожиданно для себя увидел мигающую панель охранной системы. Ну и ну!