топчаны, матрасы и одеяла, которыми никто из хефтлингов никогда не пользовался, но часами должны были стоять и мерзнуть под открытым небом, проветривая это добро. В такие ночи в бараке поднимался невероятный шум. Часовые на вышках давно привыкли к такому столпотворению и не обращали на него внимания. И вот теперь, когда часы пробили полночь, по указанию майора Леонова Иханов открыл двери и громко закричал:

– Генеральауфроймен! Аллее раус! Лос! Лос! [Генеральная уборка! Выходите все! Живее! Живее! (нем.).]

Для большей убедительности его заставили угрожающе размахивать и щелкать в воздухе своей нагайкой. Эсэсовцы на вышках хорошо знали этого негодяя. Его дикие выходки всегда вызывали одобрение. Поэтому никто из них не догадался, не понял подлинного смысла происходящего.

Заключенные начали выносить мебель. Причем на этот раз столы и топчаны они ставили друг на друга так, чтобы, забравшись на них, можно было перемахнуть через каменную трехметровую стену или же прыгнуть на сторожевые вышки. Другие узники в это время разбивали в умывальной комнате цементные умывальники и ванну, разбирали на кирпичи единственную печку в служебном помещении. Кусками бетона и кирпичей вооружались бойцы штурмовых групп. Нашли ящики с эрзац-мылом и мешки с каменным углем. Куски мыла, похожие на небольшие булыжники, и комки антрацита тоже пошли на вооружение. По-другому использовали байковые одеяла. Часть из них изорвали на куски и обмотали ими свои ноги вместо портянок, а остальные вынесли во двор, чтобы закидать ими колючую проволоку, протянутую поверх стены.

Ровно час понадобился узникам, чтобы приготовить все необходимое для начала штурма сторожевых вышек. Удар колокола, извещавший о наступлении часа ночи, послужил сигналом к штурму. Три штурмовые группы одновременно атаковали сторожевые вышки, а четвертая приготовилась к отражению возможного нападения эсэсовцев со стороны общего лагеря, -

Мощное русское «ура!», громкие выкрики «Вперед! За Родину!», «Бей фашистов!», «За жизнь, за свободу!» заглушили треск пулеметов. Град камней, комков антрацита и кусков эрзац-мыла обрушился на эсэсовскую охрану. Но пулеметы не умолкли, а продолжали бить в упор по наступающим, внося в их ряды страшное опустошение. Надо было ослепить пулеметчиков. Емельянов схватил огнетушитель и направил едкую струю прямо в лицо пулеметчику. Пулемет вдруг затих. Это дало возможность Ксенофонтову взобраться на вышку. Но другой фашист успел заменить ослепленного пулеметчика и выпустить еще одну очередь. Страшный поток раскаленного свинца ударил в Емельянова, мгновенно превратив его голову в сплошное кровавое месиво. Огнетушитель выпал из его рук, а сам он свалился под ноги товарищей, плотной массой устремившихся к сторожевой вышке.

Пулемет продолжал косить ряды наступающих. Атака могла захлебнуться в любую минуту. Чтобы этого не случилось, Турханов пригнулся к земле и бросился к огнетушителю. В следующее мгновение едкая струя снова ослепила пулеметчика, и страшное оружие смерти опять умолкло. Этим воспользовались наступающие. Теперь уже на вышку забралась целая группа заключенных. Они быстро разоружили фашистов и захваченным оружием начали бить эсэсовцев, стойко державшихся на соседних вышках. Сам Турханов, бросив огнетушитель, стал к пулемету и начал поливать свинцовым дождем фашистов, оборонявшихся на первой вышке. Должно быть, пули сразу попали в •цель – пулемет там умолк после первой же очереди. Теперь оба захваченных повстанцами пулемета обрушили огонь на третью сторожевую вышку. Меткий огонь двух пулеметов быстро подавил последний очаг сопротивления фашистов. Но хотя эсэсовцы из охраны двадцатого блока были перебиты все до единого, на пути к свободе оставались еще грозные препятствия. Наиболее опасными из них являлись пять рядов колючей проволоки, натянутой поверх трехметровой каменной стены вокруг барака, и высоковольтный ток, пропущенный по ним. Самые нетерпеливые узники, пытавшиеся преодолеть это препятствие, уже поплатились жизнью. Надо было немедленно уничтожить это препятствие. И нашлись инициативные люди. Кто-то из спальни блокового принес железную кочергу, бросил ее поперек проволочной ограды. Произошло короткое замыкание. Молнией сверкнуло пламя, посыпались искры, и весь лагерь мгновенно погрузился в темноту. Этим не преминули воспользоваться повстанцы. Набросив на колючую проволоку одеяла, они начали перелезать через стену. Но замешательство в рядах фашистов, вызванное аварией на электроподстанции, продолжалось недолго. Первыми пришли в себя эсэсовцы на ближайших к двадцатому блоку сторожевых вышках. Они наугад открыли огонь по беглецам сразу же из двух пулеметов. В то же время позади изолирблока завыли сирены. Послышались четкие команды на немецком языке. Очевидно, готовилась атака на восставший блок. По распоряжению майора Леонова один пулемет поставили напротив железных ворот блока, два других пулемета должны были подавить огонь с соседних вышек. Развернув пулемет на сто восемьдесят градусов, Турханов дал длинную очередь по сторожевой вышке девятнадцатого блока. Фашистский пулемет сразу же замолчал. Со вторым фашистским пулеметом, обстреливавшим со стороны восемнадцатого блока, пришлось повозиться дольше. Целясь по ослепительным вспышкам в темноте, Турханов бил длинными очередями. Помогал ему Ксенофонтов, стрелявший из захваченного им фашистского автомата, но противник не прекращал огня.

– Наверное, он сумел прикрыться бронированным щитом. Пойду к нему, зайду с тыла и попробую уничтожить этого подлеца,- сказал Ксенофонтов.

Он и еще два бойца из штурмовой группы, помогая друг другу, спустились с вышки и быстро скрылись в темноте, а фашистский пулемет продолжал обстреливать двадцатый блок, убивая и калеча повстанцев, спешивших перелезть через каменную стену. К счастью, бывшему капитану ледокола удалось одержать победу над сухопутным врагом. Подкравшись к сторожевой вышке под прикрытием каменной стены лагеря, он открыл огонь из автомата, а его товарищи метнули туда по одной ручной гранате. Вражеский пулемет замолчал. Теперь уже никто не мешал узникам покидать свою тюрьму. За короткое время через каменную стену перелезло несколько сот человек. Последними покинули блок смерти бойцы и командиры четвертой штурмовой группы. В бараке и во дворе блока остались только убитые, тяжелораненые и больные.

Турханов все еще стоял у пулемета, готовый снова вступить в бой, если бы поблизости появились фашисты. В пылу сражения он забыл о себе, о том, что ему тоже надо было как можно скорее уйти подальше от Маутхаузена. Об 'этом напомнил ему вездесущий Стефан.

– Пане полковник! – обратился он, дергая его за рукав куртки.- Все ушли. Пойдемте и мы, а то опоздаем.

Юноша был прав. Во всем лагере не переставая выли сирены, ревели моторы вездеходов. Освещая дорогу карманными фонарями, бегали связные и дежурные, а из главных ворот поспешно выезжали мотоциклы и выбегали охранники с собаками. Показались грузовики с солдатами. Освещая фарами поле, они приступили к преследованию беглецов.

«Начинается страшная охота на людей,- подумал Владимир Александрович,- надо спешить».

– Хорошо, Стефан. Поспешим и мы. Не отставай от меня. В нескольких километрах отсюда нас ждут надежные люди,- сказал он.

– А мы найдем их в темноте? – засомневался юноша.

– Должны найти,- уверенно сказал Турханов.

Несмотря на поздний час и сильную усталость, Рудольф Иммерман не мог уснуть. Тревожные мысли ни на минуту не оставляли его в покое. Он ворочался в постели, старался ни о чем не думать, с головой укрывался пуховым одеялом, но сон не шел. Он встал и заходил по комнате, курил, снова садился и пытался читать, дважды принял снотворное, а сна ни в одном глазу. Измученный вконец, шеф гестапо с остервенением разжевал третью таблетку, запил ее водой, перекрестился, и еще раз лег в постель. На сей раз случилось чудо – шум в ушах внезапно прекратился, веки отяжелели, нервы успокоились, он задышал ровнее и начал было засыпать, но вдруг зазвонил телефон.

– Проклятье! – выругался штандартенфюрер.- Должно быть, опять где-нибудь стряслась беда.