— Невозможно быстро выписаться из гостиницы. А я люблю встать и пойти. Кстати, вопрос. Вы когда-нибудь летали с домашними животными?

— У меня их нет. И я бы не стал с ними летать. Климатический контроль в багажном отсеке — черт знает что такое.

Алекс мрачнеет.

— Я взяла с собой кота. Просто не смогла с ним расстаться. Он абиссинской породы.

— Не сомневаюсь, все будет в порядке. Вы дали ему успокоительное?

— Одну таблетку. Как человеку. Или у животных другие дозировки?

Мы снижаемся в Элко, рассекая слои дыма. В горах все лето пожары, от озера Тахо и дальше, и солнце, которое только что коснулось земли, сияет в иллюминатор ярко-розовым. Плохие новости для Алекс. Рено достаточно близко к опасной зоне, хоть она и сказала, что дым ее не волнует — только химикаты. Раньше она полагала, что ее аллергии — результат эмоций, последствие пережитых в детстве стрессов, но теперь Алекс списывает их на воздействие растворителей, клея и красок. Она предпочтет посидеть в салоне, чтобы отдышаться, и спрашивает, не проведаю ли я вместе с кем-нибудь из сотрудников аэропорта ее котенка.

— Принести вам что-нибудь? Шоколадку?

— Сначала нужно прийти в норму. Не хочу рисковать.

— Понимаю.

— Я стараюсь не налегать на карбонаты во время путешествия.

— Несомненно, они вредно влияют на пищеварение. Очень разумно. А я избегаю жиров и масел. Иначе у меня голова раскалывается.

— Пейте таблетки хрома.

— Я все перепробовал.

Сотрудник аэропорта, в спортивных шортах и кепке, на вид весьма довольный в кои-то веки своим контрактом, катит к выходу трап на колесах. Пересадки дают сто очков вперед прибытиям. Такое ощущение, что ты попадаешь на остров, быстро и легко ступаешь туда, где никого не знаешь, где у тебя нет никаких планов, никаких намерений. В жизни трудно найти что-либо по-настоящему нейтральное — но именно таким местом мне кажется Элко, когда я выхожу из самолета, — ни с чем не связанным и спокойным. Мираж.

Ступив на бетон, я замечаю, как извлекают кошачью переноску — наверное, чтобы дать путешественнику воды. Я приближаюсь, но грузчик жестом заставляет меня отойти. Запретная зона.

— С кошкой все в порядке? — кричу я. Грузчик не отвечает — слишком шумит мотор, но что-то в его лице меня беспокоит, когда я наблюдаю за тем, как он садится на корточки, открывает клетку и сует руку внутрь. Потом он подзывает второго, который толкает тележку, и оба они смотрят сквозь решетчатую дверцу.

Второй грузчик встает и подходит ко мне.

— Ваш?

— Моей знакомой. С ним все в порядке?

— Ему дали успокоительное?

— Одну таблетку.

— Он еле двигается. Скажите, чтоб в Рено первым делом его напоили.

Я пробираюсь через терминал и узнаю нескольких сотрудников «Грейт Уэст», чьи лица я запомнил во время предыдущих поездок. Постоянно перемещая людей, так что они встречаются вновь и вновь в разных местах, авиакомпания вызывает у путешественников наподобие меня ощущение бега на месте. По-моему, это не очень хорошо.

Я шагаю в магазин подарков. Насколько мне известно, у Арта Краска — две маленьких дочери, пяти и девяти лет. Я изучаю полки в поисках сувениров и выбираю две фигурки гарцующих мустангов. Насколько я знаю, девочки любят лошадок. Мои сестры все детство были помешаны на лошадях, так что матери пришлось урезать им часы верховой езды, дабы пробудить интерес к мальчикам. Они возненавидели ее за это. Моя мать воспитывала детей «по науке»; до свадьбы она работала учительницей в третьем классе и свято верила в этапы развития. В рамках этой системы, привязанной к ключевым датам, плюшевые мишки на днях рождения сменялись абонементами в бассейн, как только детям исполнялось восемь. В десять нас крестили, в двенадцать конфирмовали, в четырнадцать подписали на «Ньюсуик». Понятия не имею, как она это устроила.

Продавщица, похожая на стервятника пожилая женщина с желтыми от никотина пальцами и взглядом игромана, сует мою кредитку в аппарат. Конечно, она бы предпочла, чтобы я расплатился наличными, тогда можно будет стянуть несколько баксов на игру.

— Заблокировано, — сообщает она.

— Это невозможно.

Она пожимает плечами.

— Попробуйте другую.

Не хочу. Эта карточка — единственная, которая приносит мне дополнительные мили, а вдобавок позволяет участвовать в розыгрыше новенького «ауди».

— Попытайтесь еще раз. Она должна сработать.

Поскольку с моими платежами все в порядке, это какой-то сбой. Но, может, с ними не все в порядке? Я задумываюсь. В прошлый раз почта, пришедшая на старый адрес, носила на себе следы небрежного обращения. Два порванных конверта. Может быть, там был счет? Не помню. Десять дней назад я попросил пересылать мне почту в офис, но, начиная с минувшей пятницы, ничего не приходило.

— Снова не получилось, — говорит продавщица. Она возвращает кредитку так, как будто эта штука заразная.

Я расплачиваюсь наличными, потеряв тридцать одну милю. А главное, я оставил мобильник в самолете и не могу позвонить в отдел работы с клиентами. Приходится ждать, пока какой-то парень в кабинке, рядом с аппаратом для продажи поп-корна, рассказывает воистину бесконечную историю о потерянном велосипеде.

Я делаю умоляющее лицо.

— Что? — шепотом спрашивает он.

— Срочное дело.

— У меня тоже.

Элко — не мой город. Мне здесь никогда не везло.

Алекс выглядит обеспокоенной, когда я возвращаюсь, она так крепко стискивает губами ингалятор, что на шее у нее вздуваются жилы. Я жестом прошу ее сидеть и протискиваюсь мимо, ища глазами телефон, хоть у меня и не будет времени им воспользоваться: дозваниваясь в отдел работы с клиентами, держать трубку и слушать автоответчик приходится пятнадцать минут как минимум.

— Как там мой малыш? О нем позаботились?

— Да, но он какой-то вялый.

— Вы его видели?

Я лгу.

— Да.

Алекс, кажется, не убеждена. Она убирает ингалятор в карман на спинке сиденья и туже затягивает ремень безопасности. Я понимаю, что это — женщина, которая пробивается в жизни, лавируя между современной уверенностью и викторианской хрупкостью.

Мы взлетаем в дыму. Теперь я тоже нервничаю. Не считая узкого коридора, который приблизительно повторяет очертания шоссе I-80, в сторону Калифорнии, небо над Центральной Невадой — это территория военно-воздушных сил, обширный район учений для новейших самолетов, среди которых есть такие быстрые, что очевидцы принимают их за НЛО. Однажды я заметил один из них — серебристую стрелу, ввинтившуюся прямо в солнце. На вершинах гор торчат тарелки радаров, которые отслеживают ход военных игр и корректируют близкие бои. Воздушное пространство Америки обладает собственной географией — это своего рода «ничейная земля», ограниченная воображаемой колючей проволокой. Если наш самолет здесь упадет — возможно, родственники об этом даже не узнают.

Алекс листает «Космополитен», который явно недостоин ее, хотя я сам делаю то же самое — в полете