столетия, и возможно так оно и было.

Зефира стояла над ним и с презрением смотрела на него.

— Помойся, тварь. Принеси мне голову малахая, и я дам тебе два дня, чтобы сходить к девке и напиться, прежде чем позову тебя назад. Предашь меня, и прошедшие века покажутся тебе раем.

Джаред горько рассмеялся.

— Ваше милосердие не знает границ, госпожа.

— Сарказм… столь сладкая музыка для меня. — Она сильно ударила его по ребрам. — А теперь иди и выполняй полученные приказы.

Страйкер встретил обжигающий взгляд Джареда. В нем ярко пылала ненависть, но что-то подсказывало ему, что эта ненависть больше направлена на себя, чем на других. Бедное создание. Убить его было бы более милосердно.

— Ты уверена, что он сможет? — спросил Страйкер у Зефиры, когда она вложила кинжал обратно в ботинок.

Она вывела его из комнаты в коридор. Война остановился позади них.

— Не позволяй этому хныкающему болвану обмануть тебя. Он был создан убивать.

— Так же, как и малахай.

— Да, но малахай наполовину человек, и силы для него внове. Джаред с легкостью разберется с ним. — Помедлив в коридоре, она взглянула мимо Страйкера на Войну. — Не спускай с Джареда глаз. Удостоверься, что его маленький демон не освободится. Этот глупый лентяй — на самом деле моя единственная возможность контролировать его.

Страйкер наблюдал, как Война склонил голову, прежде чем вернуться в комнату, где остался Джаред.

— Откуда ты знаешь, что он не взбунтуется и не убьет Войну.

Она фыркнула.

— Ну и что, если так? Вы двое — друзья?

— Едва ли, но если Войны не станет, Джаред может прийти за тобой.

— До тех пор, пока он носит этот ошейник, Джаред — моя собственность. Он не может убить меня, как и я его. Я могу заставить его истекать кровью и страдать, но ошейник никогда не позволит ему напасть на своего владельца. На самом деле, если меня атакуют, у него не будет выбора кроме как защищать меня, хочет он того или нет.

Это была одна из самых жестоких вещей, которые он когда-либо слышал. Страйкер не мог себе представить худшего наказания, чем быть вынужденным защищать того, кто тебе ненавистен. Того, кто тебя пытал. И это заставило его посмотреть на женщину, стоящую перед ним, другими глазами. Она была такой знакомой и в то же время столь чужой. Что случилось с женщиной, на которой он женился?

— Я помню ту прекрасную девушку, которая бы не позволила мне завести в доме даже кошку, потому что не хотела, чтобы та причинила вред мышам. Женщину, которая вместо того, чтобы убить насекомое, заставляла меня выносить его на улицу и выпускать на свободу.

Ее черные глаза встретились с его глазами, и там, внутри, он увидел ненависть настолько сильную, что у него перехватило дыхание.

— А я помню крик моего внука, молившего о пощаде, когда его жестоко убивали за то, что он был другим, а я была бессильна ему помочь. Я не та молоденькая девчонка, которую ты бросил, Страйкер. Я мстительная женщина, воюющая с миром, который сделал ее такой.

— Тогда ты меня понимаешь. Я не просил подобного существования, и я жажду крови каждого, кто обрек меня на это. Моего отца, Аполлими, Ашерона и Ника Готье.

— А как же Артемида?

— Я не люблю ее. Но и не испытываю к ней настоящей ненависти. До тех пор, пока она не встает на моем пути, мне плевать, чем она занимается.

Зефира взглянула вверх, на него. Его черные волосы резко контрастировали с вихрящимися серебристыми глазами. Он совсем не походил на мальчишку, укравшего ее сердце. Паренька, с которым она хотела состариться. В те дни она надеялась прожить с ним лет сорок, если повезет, пока смерть не разлучит их.

А одиннадцать тысяч лет спустя они стоят здесь. Лицом к лицу. По разные стороны баррикад.

Какая ирония. В четырнадцать она бы продала душу, чтобы провести с ним вечность. Сейчас она лишь хотела увидеть, как он умирает в муках.

Как изменился мир…

— Теперь ты собираешься сдержать слово и освободить Медею?

Страйкер удивился внезапной перемене темы.

— Безусловно.

Он снова протянул ей руку, ожидая, что она оттолкнет ее.

Зефира сощурилась, глядя на нее так, будто эта мысль как раз пришла ей в голову. В тот момент, когда он уже был уверен, что она оттолкнет руку, Зефира подошла и осторожно взяла ее в свою ладонь.

Страйкер не знал почему, но от этого жеста его сердце стало биться сильнее. Ее кожа была столь мягкой. А ее рука изящной и маленькой. Он мог раздавить каждую косточку в ней, и все же когда-то лишь эта ручка обладала достаточной силой, чтобы поставить его на колени.

— Я забыл, какая ты миниатюрная.

Она всегда значила для него больше жизни. Но, находясь рядом с ней, он помнил лишь то, как хорошо было ощущать ее тело, прильнувшее к нему ночью.

— Я достаточно большая, чтобы надрать тебе задницу.

Он поднял ее руку так, что смог запечатлеть поцелуй на ладони.

— С нетерпением жду этого.

Ее глаза потемнели.

— Ты нарочно задерживаешь меня?

— Нет. — Страйкер положил ее руку на изгиб своего локтя и переместил их обратно в приемную комнату в Калосисе. — Я сдержу свое обещание тебе. И всегда буду сдерживать.

— Я бы купилась на это, если бы ты уже не нарушил самое важное обещание, которое только может мужчина дать женщине. Ты сбежал при первом же испытании твоего отца. Так что считай меня искушенной.

— Нет необходимости быть искушенной, любовь моя. — Он повел ее в свои покои, где их ждала чрезвычайно разгневанная Медея.

Как только он открыл дверь, Зефира оставила его, чтобы убедиться, что их дочери не причинили вреда.

Медея с ненавистью посмотрела на него.

— Ты была права, мам. Он мерзавец.

Зефира рассмеялась.

— Одиннадцать тысяч лет, а ты все равно не прислушиваешься к моим мудрым советам.

— Ты всего на четырнадцать лет старше меня. Разве это дает так уж много преимуществ? — Медея оглянулась на мать. — Почему он все еще дышит?

— Мы заключили договор воинов, он и я. Следующие две недели нам придется потерпеть его, а потом я могу перерезать ему горло.

Страйкер глубоко выдохнул, видя их враждебное объединение.

— Вы двое не забыли, что я еще здесь?

Зефира окинула его надменным взглядом.

— Мы помним. Просто нам плевать.

— О. Чудесно, раз уж мы так прямолинейны… — он прикрыл глаза. — Почему бы мне не позвать одного из моих служащих, чтобы он проводил Медею в ее собственные покои?

— А что насчет меня? — спросила Зефира.

По его лицу расплылась медленная улыбка.

— Ты останешься здесь. Со мной.